Граф Платон Зубов

— Вот беда так беда! Может, кому из доверенных лиц подарочки какие сделать, чтоб похлопотали? Кто там к императрице всех ближе? Скажем, ночным временем.

— Откуда мне знать. Камер-юнгфера самая что ни на есть доверенная — Марья Саввишна Перекусихина, так у нее я был. Чаем угощала.

— Разговор-то о чем был?

— Про родителей расспрашивала. Про наше семейство.

— Лишнего не нахвастал ли? Ты вспомни, вспомни, Платон.

— Где там, батюшка. Все как в Священном Писании. И конфекты ей преотменные, от французского кондитера, принес. Благодарила.

— Выходит, не в ней дело. А камердинер?

— К нему и подступаться нечего — очень за Мамонова болел. По сей день не то что его поминает, а не преминет добрым словом отозваться. Сказывали, он князю Таврическому реляции о всех делах интимных посылает. От такого помощи не жди.

— И не надо. Умягчить-то его непременно следует, а просить, твоя правда, добра не будет.

— Вот еще Анна Степановна…

— Фрейлина? Протасова, что ли?

— Она самая. Чудные вещи про нее говорят — поверить невозможно.

— А что такое? При дворе только самое невозможное и случается, а уж при нашем… Мне еще Николай Иванович намекал, что надобно тебе к этой фрейлине подход найти.

— Да вы видали ли ее, батюшка? Страшило такое, не к ночи будь помянута. И все будто ко мне присматривается. Слова странные говорит. Я уж подальше от нее держаться стараюсь. Обидеть страшно, а комплимента, хоть убей, не скажешь.

— Вот и выходит, Дурак ты, Платон, как есть дурак. Сам от счастья своего бегаешь.

— Это как же? Только вы без намеков, батюшка.

— Какие намеки. Это его превосходительство Николай Иванович мне намекнул. Что всем адъютантам царицыным не кто иной — Протасова балл переходный выставляла. Коли с ней, прости, Господи, молодцами выходят, так и в высочайшем ложе не оплошают.

— Значит, правда… Со мной и Перекусихина разговоры всякие вела. Чтобы ввечеру, к полуночи ближе, Анне Степановне книжки какие-то занес. Почитать, мол, перед сном.

— И кто ты после этого выходишь, Платон? Как есть дурак! Еще, еще вспомни, какие толки слышать довелось. Ничего не упусти! За счастье ведь всего семейства борешься.

— Что еще… Да вот будто бы Александр Матвеевич Мамонов взбрыкнул вроде. Или не потрафил. Так Анна Степановна лютой ненавистью его возненавидела. И как принялась изводить, так и извела. Говорят, она и княжну Щербатову чуть не силком ему навязала. Обоих к себе пригласила, вином угощала, а потом уж…

— И очень даже просто. Своя голова на плечах у Мамонова была. Не мальчишка какой — мог бы и поостеречься.

— Анна Степановна и теперь нет-нет да словечко злое про Красного кафтана ввернет. Государыня иногда ее одернет, иногда смеяться начинает.

— Так ты книжку-то на сон грядущий отнес ли?

— С чего бы, батюшка. Она меня о ней не просила.

— Не просила! Это ты просить должен, дурень ты эдакий!

— Да и какую книжку брать, не знаю.

— А вот теперь слушай меня, Платон. Внимательно слушай! Что сегодня ввечеру во дворце будет?

— Танцы и карты. Я должен за креслом ее императорского величества стоять неотлучно.

— Найди минуту, отлучись да к Анне Степановне и подойди. Прямо скажи, мол, который день охота тебе припала книжку ей передать презанимательную. Каждый вечер книжку ту с собой берешь да случаю не находишь о том сказать. А вот нынче нет больше твоего терпения, пусть Анна Степановна хоть расказнит тебя, после вечера зайдешь в ее покои собственноручно ту книжку передать. И гляди на нее, гляди как на самую распрекрасную барышню, как на распуколку весеннюю. Чтобы страсть была видна. Чтобы сразу видать — ни перед чем не остановишься. Напролом пойдешь.

— Так на такой разговор время нужно. Не рассердилась бы государыня за картами, что пост свой оставил.

— А ты так с Анной Степановной разговор веди, чтобы государыня вас видала. Может, даже по виду твоему поняла, о чем речь. Надо полагать, не только не рассердится — еще как довольна будет.

— Тут бы, батюшка, актер какой нужен, а я что!

— Ты что? Хочешь в золоте и бриллиантах купаться? Хочешь богаче князя Таврического стать? Тут не то что актером, животным каким прикинешься, за рысака скакать будешь, за змею ужом извиваться.

— Приготовиться бы надо. Может, завтра…

— Никакого завтра! Сегодня! Слышь, Платон, сегодня же расстарайся. Дворцовые покои флигель-адъютантские долго порожняком стоять не будут. Не начать бы тебе локотки кусать, да и нам всем вместе с тобой. Сегодня же! А завтра поглядим, что выйдет.

Петербург. Зимний дворец. Будуар Екатерины. Екатерина II, А. С. Протасова, П. А. Зубов.

— Ждала, ждала тебя, Анна Степановна. Что-то ты сегодня заспалась — на тебя непохоже.

— Заспишься тут, государыня. Ночь-то ночи рознь. Тут и так еле-еле камер-медхен растолкала.

— Тебя-то? Чудеса!

— Никаких чудес, государыня. Это с моей-то стороны, а вот с другой! Тут уж поистине руками разведешь.

— И что скажешь?

— Что тут говорить: молодец что надо.

— Да ты по порядку. С чего бы это наш богатырь на атаку решился?