Однако знание истории все же имеет смысл, ибо где его нет, господствуют мифы. Мифы нового времени о древних культурах очень устойчивы и далеко не безвредны. С именем «Афины» ходячий миф связывает демократию и свободу, с именем «Рим» — порядок и законность, едва ли не правовое государство. Но кто, как не Афины в лице великого мыслителя Платона сформулировали теорию тоталитарного государства! А что такое римская законность, мы можем судить по романам М. Езерского.
Мы начали наше предисловие со стихов Горация. Уместно будет привести другие его строки из того же стихотворения о гражданских войнах, снабдив их кратким комментарием:
Острова Блаженных, равно, как помещенная с ними рядом платоновская Атлантида, которую и поныне отыскивают дилетанты в истории — древний миф древности, предлагающий несуществующий выход в безвыходном положении. Золотой век на заре человеческой истории, постулированный многими мыслителями от Гесиода до Руссо, такой же социальный миф, но экологическая реальность. Тоталитарное государство будущего, сконструированное Платоном, к сожалению, не миф.
Доктор исторических наук НЕМИРОВСКИЙ А. И.
Пролог
Третья Пуническая война кончилась полным разгромом неприятеля. На месте разрушенного Карфагена плуг римского жреца взрыл последнюю борозду, и тотчас же вспаханную землю засеяли солью и предали вечному проклятью.
Римские легионы, выстроившись, не сводили глаз с огромного пустыря, где совсем недавно шумел богатый торговый город, грозный соперник Рима, краса финикийских гаваней.
Победоносный полководец Публий Корнелий Сципион Эмилиан Младший, окруженный сподвижниками, выехал верхом на середину поля и произнес речь, поздравляя воинов с окончанием Ливийского похода. Он объявил, что легионеры, вернувшись в Италию, получат заслуженный отдых и награду, и, повернув коня, отъехал к преторию. Легионы прокричали громогласным хором благодарность вождю и сенату и стали расходиться.
Знойное африканское небо казалось добела раскаленным, и жаркое, как полыхающая печь, солнце чудовищным глазом разъяренного киклопа висело над потрескавшейся землей и сухими песками, которые вздымал морской ветерок. Потные люди побежали в тень палаток и к морю, чтобы на ветру окунуться в соленую воду.
В одной из палаток сидели два старых легионера, тихо беседуя:
— Не радует меня отдых, — говорил широкоплечий воин с темно-багровым лицом, исполосованным в боях, — приехали земляки из Арпина, говорят: «Жить тяжело, нобили разоряют пахарей, отбирают за долги земли…»
— Басни, Тит, басни!..
— Клянусь Марсом, земляки говорят, что в виллах работают только рабы, а свободнорожденных не берут. Куда же нам идти? В город? А что там делать? Ремеслом заняться? Эх, трудно отвыкать от земли! Молчишь, Марий?
— Теперь возделывать хлеб невыгодно. Разве не знаешь, что привозный — египетский и сицилийский — дешевле нашего? На виллах разводят виноград, сажают оливки: поняли, видно, что это — прибыльнее.
— Что же ты спорил? — удивился Тит.
— Нет, я не спорил. Я думал так: возвращусь на родину, — для себя буду сеять хлеб, а виноград и оливки пойдут на рынок.
Тит засмеялся:
— Эх ты, чудак! Вспомни, что говорил Маний: и ты, и я, и он, — все мы разорены, и нам теперь не подняться.
Марий прищурился:
— У Мания язык вертится, как спица в колесе.
— Он сказал, — продолжал Тит, — что твоя жена продает утварь.
Нахмурившись, Марий молчал. Не дождавшись ответа, Тит встал и вышел из палатки.
Земляки из Арпина, приплывшие в Африку, были их соседями, и Тит хотел расспросить подробнее б жизни разоряющихся земледельцев.
Их было человек восемь — все в заплатанных туниках, в грубой, самодельной обуви из воловьей шкуры, в накинутых на плечи плащах. Они полулежали в палатке, переругиваясь.
— Молчи, чтобы гром тебя поразил! — крикнул человек с бронзовым лицом и быстрыми черными глазами. — Слыхали?
— Голодны мы, с утра не ели, а ты — слыхали! — ответил седой бородач со впалыми щеками.
— Опоздали в легион, понял? Воины поедут на отдых…
— На отдых? Ха-ха-ха… На какой отдых? Они разорены. Ни крова, ни пожитков. Слышишь, Маний? Видно, женам и дочерям идти в Субурру.
— Молчи, бородатый Тифон!
В это время в палатку вошел Тит, и спор прекратился.
— Садись, садись, — заторопился Маний, подстилая свой плащ. — Что один? А где Марий?
— Марий упрям. Он поверит, когда увидит.
— А мы спорили с Аэцием, — он свое да свое…
— О чем? — спросил Тит, повернувшись к Аэцию, которого уважал, как и все соседи, за помощь по хозяйству и за отливку разных вещей из бронзы и меди.