Грехи и мифы Патриарших прудов

О его жизни знала лишь юная жена Феодора. Он заперся в доме и пил по-черному. Пил днем и ночью, словно пытаясь заработать себе белую горячку, а с ней и благословенную амнезию — потерю памяти, чтобы не вспоминать, что в одночасье лишился и любимого сына, и обожаемой дочери — младшей, которой уготованы годы в тюрьме.

Юная Феодора металась между двумя особняками на Новой Риге, в одном из которых гнил заживо ее парализованный отец, а в другом пропивал свой разум и память ее муж. Она уже задумывалась о разводе. Задумывалась о том, что поступила опрометчиво, войдя в эту безумную семью.

Светлана Лихотина-Жанет тоже коротала время в следственном изоляторе. Она наотрез отказывалась разговаривать со своим следователем до тех пор, пока ей не вернут все ее парики.

Каждый сходит с ума по-своему, если хоть раз побывал на Патриарших, тем более если собирался там кого-то убить.

В стенах Главка Катя лишь однажды встретила рыжую женщину, не любящую полицию, — Сусанну.

Та знала, кому обязана спасением. Но была верна себе. Она лишь высоко подняла свои брови и церемонно поблагодарила Катю за «вмешательство в ситуацию».

После гибели Гаврилы и задержания Греты старые подруги — Сусанна и Регина — больше не коротали утренние часы вдвоем в кафе у пруда. Нет, они встретились лишь раз, и Регина попросила ее молчать — нет, не на следствии и не на суде, а позже, гораздо позже, когда Пелопея вернется домой.

Они ведь оставались соседями: дом-«страха» и розовый дом — они ведь навечно там, на Патриарших, их обитатели прикованы к ним невидимыми цепями.

Впрочем, Сусанна обладала не менее сильным характером, чем ее приятельница. Она довольно быстро оправилась от пережитого, от того, что едва не сыграла в ящик по прихоти злых, влюбленных, потерявших человеческое обличье детей. С первыми зимними холодами она вернулась к своим привычкам. И сейчас ее можно встретить утром во французской кондитерской — она сидит за столиком в глубине зала одна и потягивает из чашечки тонкого фарфора крепкий чай, прикусывая маленькие ароматные пирожные-макарони. Розовое с лепестками вишни — ее любимое.

Женщины Патриков, точно грациозные кошки, сами умеют зализывать свои раны. И уверяют себя, что жизнь продолжается.

Жизнь продолжается…

Это философски объявил Кате и полковник Гущин, сказав, что хоть они и распутали это дьявольское патриаршее дело, но он потерпел поражение.

Суть этого поражения состояла в том, что Клавдий Мамонтов наотрез отказался перейти из ГИБДД в уголовный розыск под начало Гущина.

— Не захотел, — жаловался Кате Гущин. — Уж я и так к нему, и так. Парень-то неглупый, смелый, дотошный. Я бы рад его сюда, в Главк, взять к нам. Я ему и должность с повышением обещал — он: нет, спасибо. Уж я его и тобой соблазнял.

— То есть как это, Федор Матвеевич, вы его мной соблазняли? — спросила Катя.

— Ход конем. Он ведь поглядывает на тебя. Что у меня, глаз, что ли, нет? Он на тебя смотрит. При тебе тихий, как овечка. Я ему — ну, перейдете сюда в розыск, в управление, и с личными делами, возможно, настанет прогресс. Она — знаете, о ком я, — часто сюда заглядывает. Суется не в свое дело. Но помогает с толком, хорошо помогает. Не сверкай на меня глазами! Он и в этом меня отбрил. Сказал — с личным я сам разберусь, когда настанет правильное время.

Когда настанет правильное время…

Катя поняла, что имел в виду Клавдий Мирон Мамонт: в ауре патриаршего дела, дела о съеденном сердце, о кровавой свадьбе влюбленных обитателей Патриарших, они все жили словно в другом измерении.

Маленькая Грета это правильно подметила.

Нужно время на то, чтобы само время и их восприятие изменилось, вновь стало правильным.

То есть обычным.

— Я твоего мужа пару раз всего видел, — сказал Гущин Кате. — Но, сдается мне, он, Клавдий, чем-то на него очень похож.

— Нет, — Катя покачала головой. — На моего бывшего мужа он не похож. У них общее лишь профессия. А так они абсолютно разные люди.

Полковник Гущин промолчал. Он был расстроен, что Клавдий Мирон Мамонт на предложение стать сотрудником розыска ответил категорическим отказом.

Клавдия Катя увидела у своего кабинета Пресс-центра. Он ждал ее — она так решила.

— Покидаете нас?

— С завтрашнего дня снова в Бронницах. Сначала на дисциплинарную комиссию, потом на работу.

— Что ж, удачи вам на старом месте в автоинспекции.

— Я был рад работать с вами.

— Я тоже. Это было очень сложное дело. Болезненное. Оно на всех нас повлияло.

— Да. Я это дело никогда не забуду.

— И я, — она смотрела ему в лицо.

Какой спокойный! Ни один мускул не дрогнет.

Я, Клавдий…

— Мы еще увидимся? — спросил он.

— Как только что-то у вас в Бронницах случится интересное, я сразу же приеду.

— Ясно, — он кивнул. — Может, мне самому что-то совершить, чтобы это случилось быстрее?

Катя улыбнулась в ответ.

— Мы увидимся, — пообещала она.

По коридору сновали сотрудники, бросая в их сторону любопытные взгляды. Что можно было сказать в этом месте еще?

В другом месте, возможно, эта беседа звучала бы совсем по-иному.