Гремящий перевал

И вот они теперь, Его истинные глаза. Его Справедливость. Его Суть. Томится здесь уже шесть тысячелетий, в ожидании того, кто выдержит Ее СУД. Она взирает на меня, и мне страшно за свои грехи, ибо все мои оправдания, бывшие любимыми столько лет, все то, что дарила мне Церковь и собственная глухая совесть, осыпалось мне под ноги прахом моей смертной плоти. Но оторваться невозможно, так как еще более мне страшно за грехи Всевышнего…

Видел ли Он несовершенство своих первых творений? Способен ли Он будет оправдать себя, случись предстать Ему перед Судом, что был доступен когда-то только Ему самому? А если нет, то способен ли Он будет излить на себя тот праведный гнев, что был обрушен Им на невинного тогда еще Бетрезена?

…

Я не готов к таким вопросам, но и оставлять все как есть я не вправе. Как нет у меня и права казнить этот мир. Ведь я уже «творил справедливость» там, где дела людей и богов не касались меня лично, и я видел отражение этих дел и себя в них. И я не хочу повторять эту пытку снова…

Есть только один выход.

…

Я возвращаюсь в мир, но теперь Я — соСУД Справедливости, и там, где моя новая СУДьба проложит мне путь, Возмездие больше не будет медлить, а лукавые языки, пытающиеся размыть истину, будут стираться в кровь об ее острые края. И, быть может, это еще не та свобода, которой достоин этот Дар, но только так я могу дать шанс и тому миру, в котором был рожден, и тому, во что все еще верю.

И если Всевышний заслуживает Суда, то рано или поздно он сам перейдет мне дорогу, и тогда… он будет казнен.

Кирилл Токарев АНГЕЛ ПО ИМЕНИ МЕЛЬЦИАР

Черные, скрюченные ветки цеплялись за изодранное в клочья платье, а выступающие из земли корни так и норовили подвернуться под ноги. Лери не обращала на это внимания. Задыхаясь и оскальзываясь на осыпающихся склонах лесных оврагов, девушка бежала вперед.

«Я успею. Я должна успеть». — Эту мысль она повторяла про себя, словно молитву или заклинание.

Яркое утреннее солнце, ярмарка в городке Истбридж, улыбающийся отец — все это теперь казалось далеким и ненастоящим, как волшебный детский сон. Война, о которой так долго говорили, оказалась вдруг совсем рядом, разрушив спокойный быт жителей Лунных Предгорий.

Перед глазами Лери мелькали ветки и черные стволы деревьев, но девушка видела оскаленные морды боевых коней, свирепые маски забрал и взлетающие к небу мечи. Там, на городской площади, смерть собрала щедрую жатву. Закованные в доспехи воины без жалости разили собравшихся на праздник крестьян, не делая различия между детьми и стариками, между мужчинами и женщинами. В круговерти кровавого кошмара отец успел оттолкнуть Лери к груженным товарами телегам, а сам, крестьянин и сын крестьянина, никогда не державший в руках ничего острее кухонного ножа, подхватил с земли выпавшую из рук городского стражника алебарду. Подхватил, чтобы мгновение спустя рухнуть на залитую кровью мостовую.

«Беги домой…» — успел прошептать тогда отец, и это были его последние слова.

Домой… Лери не помнила, как выбралась из погруженного в хаос всеобщей резни городка. Кажется, кто-то пытался ее задержать, остановить, возможно, ее даже преследовали. Однако Всевышний милостив к беззащитным: несмотря ни на что, девушка сумела достичь опушки леса, что разделял пылающий Истбридж и ее родную деревню.

Сколько ей еще идти? Уж точно никак не меньше двух миль. По дороге гораздо дольше, дорога сильно петляет между холмов, но у тех, кто напал на Истбридж, есть лошади, а у нее вся надежда только на собственные ноги. Темнеет в глазах. Лери присела на пожухлую траву, слушая, как гулко стучит в ушах кровь. Долго сидеть нельзя, на это просто нет времени, но, если она не передохнет сейчас, она не сможет идти дальше. А дома — мать и два младших брата, Патрик и Хэмиш, а еще старый священник Осфрид, и деревенский староста, и дурочка Магда… Если она не успеет, то все будет в точности как на городской площади. Но она сможет, она должна успеть! Не обращая внимания на боль, Лери поднялась на ноги и медленно побрела вперед.

Неласковое и хмурое осеннее солнце угрюмо глянуло из-за серой пелены облаков, скупо одарив бредущую лесной тропой девушку надеждой. Но, как только Лери вышла из-под полога погруженного в сон леса, надежда разбилась, словно упавшее на каменный пол зеркало. Над родной деревней клубился жирный черный дым.

Кажется, она кричала? Билась в рыданиях, взывала к Всевышнему, умоляла Небесного Отца покарать безжалостных убийц? Или в порыве гнева и скорби она звала совсем иную силу, взывая к ярости Того, о ком тихий и печальный Осфрид говорил на проповедях, сбиваясь на едва слышный шепот?