Группа крови: повесть, рассказы и заметки

«Желание быть испанцем», по свидетельству классика, у русского человека в крови. А не надо нам быть ни испанцами, ни американцами, ни французами, ни японцами, ни даже китайцами. Да хоть бы и старались – не получится, как не получается ни у одного народа стать другим. Торговали мы лесом и пенькою под презрительные усмешки тогдашних своих прогрессистов – и неплохо поднялись, как теперь выражаются, и вышли бы давно в первые ряды национальных экономик, когда бы не семнадцатый год… Поднимемся и на углеводородах да редких металлах, если не будем впадать в амбиции и безосновательные фантазии, наезжать на покупателей и мечтать о превращении Тюмени в Сингапур. Нам и так есть что предложить миру. Придатки – важнейшие органы, это любой врач, сведущий в анатомии, подтвердит.

Любите книгу, источник званий

Книга и литература разошлись и расходятся все дальше. Поделать с этим ничего нельзя.

Я помню первое ошеломляющее впечатление от европейских магазинов, в которые попал еще в ту блаженную пору, когда у нас вырывали друг у друга из рук толстые журналы с публикациями прежде запрещенного, когда выход в тусклом и разваливающемся переплете всеми давно прочитанного в подполье романа был событием, когда первый тираж моего первого сборника в сто тысяч был вполне скромным… Стоя в гигантском парижском книжном супермаркете FNAC, я изумленно крутил головой: куда там нашему самому читающему в мире народу, когда в этом одуряющем изобилии французы то и дело выстраиваются в очереди, набирают книги стопками и платят за них больше, чем я зарабатываю за полгода! Потом я присмотрелся и остыл – никакого отношения к литературе это книголюбие не имело. В дальнем закутке нетронутыми пыльными стопками лежали нобелевские лауреаты прежних лет, классики и современные гении. А парижане брали кулинарные энциклопедии, путеводители, мемуары убийц… Кое-кто вяло рылся в вываленных грудами покетбуках, которые, судя по картинкам на обложках, рассказывали о роковой любви, страшных преступлениях и бесстрашных полицейских. Некоторые покупали красивые томики, обернутые лентами, надписи на которых извещали, что это сочинение только что получило «При Гонкур» или еще какую-нибудь престижную премию. Потом я видел эти книжки на полках в домах знакомых французов – довольно часто ленточки девственности бывали не сняты с позапрошлогодних литературных чемпионов…

Теперь, слава богу, все точно так и у нас. Свобода. Изобилие. Магазины набиты битком книгами и покупателями. Тираж в пять тысяч для нормального психологического романа считается отличным, серьезная проза, проскочившая в бестселлеры, набирает пятьдесят – это заоблачно. Кто покупает стихи, вообще неизвестно. Премия увеличивает продажи, но думского депутата и его роман-мемуары «Типа крутой» и «Типа крутой – 2» все равно не догонишь. Оксана Робски с ее записками рублевской содержанки уже проходит по разряду литпамятников. Событием становится не текст, а попадание его автора в тюрьму. Справочники по яхтам и альбомы с фотографиями породистых лошадей разлетаются на ура, понять, зачем они нужны большинству покупающих, невозможно. И надо всем, как и в прочем читающем мире, царят Дэн Браун с Джоан Роулинг.

Те, кто привык считать литературу и книгу родственниками, стенают, хотя ситуация сложилась не вчера. А чего рыдать-то? Мы же все хотели свободы, бесцензурья, ждали конца книжного дефицита – вот и дождались. Нам что, обещали, что свободный читатель выберет именно нас? Это мы сами рисовали себе такую справедливость. Но честный подсчет показал, что нас хотят читать именно пять тысяч – и не больше. Мечтать о другом было так же наивно, как вообще о рынке, на котором разбогатеют все и сразу.

Да и так ли уж все плохо? Зарабатывать приходится не литературным трудом? Ничего, не обломаемся. Жизнь развела нас – книгу отдала массам, литературу оставила прочим. Демократия вытолкнула писателя вон из объевшейся чтением толпы… Ну и ладно. Зато мы имеем удовольствие чувствовать себя избранными, обращающимися к избранным. Обнищавшие аристократы печатного слова – стильно выглядим, господа.

Мы сами

Катастрофы, следующие одна за другой с безнадежной неотвратимостью, заставляют предполагать, что, кроме конкретных причин каждой из них, есть и общая причина, глубоко коренящаяся в самой сути нынешнего человеческого существования. Если бы бедствия – пожары, обрушения зданий и сооружений, энергетические и транспортные аварии, стихийные бедствия, последствия которых не смогли предотвратить или хотя бы уменьшить, происходили только в нашей стране, объяснение нашлось бы простое: виновата власть. Многие заметные в обществе люди склонны считать – или говорить, что считают, – именно и только власть ответственной за любую беду. Репутация борца, особенно борца с начальством, полезна публичной персоне, так что есть смысл постоянно работать на эту репутацию.