– Эмма, не думаю, что такая рубашка идет с галстуком, – крикнул Томмазо из
гостиной, пока я раскладывала на серебряном подносе двойное печенье с пралине,
обсыпанное шоколадной крошкой.
Гай настоял, чтобы его вкуснейшая выпечка подавалась, как закуска, а не десерт.
– Томми, какой мужчина в здравом рассудке посчитает, что розовый не сочетается с
черным? – я прикрыла рот, сдерживая смех.
Бросив на меня неодобрительный взгляд, Гай достал вторую порцию печенья из
духовки.
– Ладно, – прошептала я Гаю, – да, розовый – пошловат. Но моим девочкам нравится
городской стиль. – Анна, Ник и Джесс приедут с моими родителями, стремясь
познакомиться с моим мужчиной и его братом Томми.
Я заставила Гая поклясться, что он даст девчонкам шанс, он никак не мог взять в
толк, что сейчас нормально для женщины встречаться с мужчиной, прежде чем
остепениться.
Я полагала, что он все еще немного старомоден. В конце концов, он ждал семь тысяч
лет, чтобы "перерезать ленточку".
– Эмма, прекрати опекать Томмазо, – прорычал Гай. – Он взрослый мужчина и
может сам о себе позаботиться.
– Хочешь поспорить? – Жизнь Томмазо сейчас зависела от меня.
После крышесносного секса на высоте в тридцать тысяч футов, мы прилетели в
Нью-Йорк, я думала, что смогу начать складывать свою... нашу жизнь по кусочкам.
Жизнь, которая определенно точно включала бы в себя долгий, уединѐнный отдых
на только что отремонтированной вилле Гая в Италии.
~ 190 ~
Не тут-то было.
После безумно эмоциональной встречи с родителями, во время которой я поведала о
том, как меня похитили наркодиллеры, удерживали несколько дней, о том, как меня
спасла международная, секретная группа солдат, которая выслеживала наркодиллеров
месяцами, я представила родителям любовь всей своей жизни: Гая – одного из тех самых
солдат.
Он так подходил на эту роль.
Мама чуть не упала в обморок, увидев его, а папа потерял дар речи. Никто даже не
заметил, что мои глаза стали чуть-чуть другого оттенка, к тому же я надела линзы,
скрывая бирюзу, потому что они не могли отвести взгляда от Гая.
На самом деле, как и я. Каким-то образом, он стал еще более убийственно красив.
Полагаю, любовь красит даже Бога Смерти и Войны.
Но радость воссоединения семьи была недолгой.
– Эмма, нам нужно вернуться в Рим, – объявил Гай, когда я разбиралась в шкафах,
решая, что в первую очередь отослать в Италию.
– Но мы ведь только что прилетели! – заныла я.
– Знаю, любовь моя, но только что звонил Габран. Завтра в Консилиуме Учбенов
рассматривается дело Томмазо. Мне сказали, что они проголосуют против и его
приговорят к смертной казни... отрубят голову.
– Что? Они этого не сделают! – сказала я.
– Карамелька, – начал пояснять Гай. – Позиция невиновности Томмазо не имеет под
собой оснований. Совет правит согласно нашим законам, а законы требуют доказательств.
Нет никакого железобетонного аргумента, что он предал нас из-за нефрита.
– Но ведь это так. Они должны увидеть разницу, – спорила я.
Гай поцеловал меня в лоб и крепко обнял.
– Кто-то должен поддержать Томмазо и подать апелляцию с просьбой дать еще
время для поиска доказательств. Я не имею права вмешиваться, иначе это рассудят, как
злоупотребление властью. Ты должна поручиться за него.
Так что ничего не поделаешь. Мы с Гаем отправились в Рим. Я выступила в защиту
Томмазо и взяла его на поруки на тридцать дней, пока доктор Лугас со своей командой
следят за поведением Томмазо и проводят анализы его крови.
Если они найдут доказательства, то отпустят Томмазо под мое наблюдение на год –
своего рода УДО Учбенов – а после он будет полностью свободен.
Мне разбило сердце, что Консилиум внес Томмазо в черный список и, что он
никогда больше не будет Учбеном. Казалось, никто не обвинял его, но и не доверял.
Последствия длительного влияния нефрита неизвестны, но для них... предал раз,
предатель навек.
Что на счет меня и Томмазо, ну, что я могу сказать?
Для нас обоих было тяжело видеть друг друга впервые после сражения. Я все еще
видела мужчину, который был мне не безразличен, но и того, кто потом пытался убить
меня.
Хотя он не помнил, что натворил под действием нефрита, ясно расслышал каждую
кровавую деталь в ходе судебного слушания. И не мог смотреть на меня без боли.
Я заверила Томмазо, что пережила это, но видела в его глазах мучения, ведь он
навредил стольким людям. Во второй раз в жизни он потерял всѐ, что так любил.
~ 191 ~
Я прослежу, чтобы он нашел свое счастье, даже если это последнее, что я сделаю. И
нужно верить, что смогу помочь склеить его жизнь.
Вот почему я попросила Гая публично признать Томмазо своим братом – уловка