Яйца раздора

— У вас все в порядке? — кричал он из Мюнхена. Однако связь была такой плохой, что я с трудом разбирала слова. — Гаишники по дороге не приставали?

— Нет, не приставали, — крикнула я в ответ. — Вот только...

Но тут на линии начались совсем серьезные помехи, и я некоторое время слышала только Максово «алле-алле!» и больше ничего. Он же меня вообще не слышал. Потом связь возобновилась, и Макс, опасаясь новых неполадок на линии, быстро заговорил:

— Марьяша, ты передала то, что я тебя просил? Что? Ничего не слышу. Передай, пожалуйста!

Тут на линии снова начались помехи и связь оборвалась. В результате мы так ни о чем и не поговорили: ни о любви, ни о погоде. Выходит, что он позвонил только ради того, чтобы узнать, передала ли я его посылку с конфетами или нет...

«А кому, собственно, предназначаются эти конфеты? — подумала я. — И чего это он о них так печется?»

Неведомая доселе ревность второй раз за сутки зашевелилась в моей душе.

Я отправилась в прихожую и стала рыться в наших вещах в поисках двух расписных пакетов, один из которых предназначался мне, а другой — для передачи. Однако никаких пакетов в прихожей что-то не наблюдалось.

«Значит, оставили их в машине», — решила я и хотела было уже возвратиться в спальню, но тут, приподняв один из рюкзаков, я обнаружила под ним два фирменных пакета. В одном лежали три коробки конфет, в другом — две и большой желтый конверт.

— Вот черт! — выругалась я. — И кто же это додумался бросить рюкзаки прямо на пакеты?

Я вытащила конверт и стала читать адрес, по которому нужно было отнести посылочку. Однако, перечитав его несколько раз, я некоторое время пребывала в легком ступоре. Разумеется, не адрес поразил мое воображение — адрес, как адрес. Но вот имя, которому он принадлежал, меня возмутило до крайности. «Зое Адамовне Мельниченко», было выведено на конверте размашистым почерком Макса.

— Вот те раз, — присвистнула я. — Картина Репина «Приплыли». Это что еще за Зоя Адамовна такая? И почему я должна возить ей от Макса конфеты? Это что еще за фокусы?

Я не на шутку разозлилась и, бросив конверт в угол прихожей на рюкзаки, отправилась будить разоспавшуюся Ляльку.

— Вставай давай, — рявкнула я в сердцах на ухо подруге. — Время пятый час, а нам еще эти чертовы конфеты везти, чтоб они провалились.

Лялька потянулась, не открывая глаз.

— Чего орешь-то? — беззлобно спросила она. — Кто звонил?

Я стала спешно натягивать на себя джинсы.

— Вставай, — повторила я. — Весь день проспали, сыщицы хреновы.

Лялька разлепила глаза и, привстав на локте, поинтересовалась:

— Так кто звонил-то, и чего ты такая злая?

— Господин Белопольский звонили, — с сарказмом ответила я. — Интересовались, доставили ли мы по назначению его чертовы конфеты.

Я с остервенением стала расчесывать свои волосы.

— Ну и что? — поинтересовалась Лялька.

— Что-что?

— Ну злая-то такая почему? Не из-за конфет же.

Лялька снова брыкнулась на подушки и сладко потянулась. А я, на время перестав рвать на себе волосы, отвернулась от зеркала и сообщила ей душераздирающую новость:

— А ты знаешь, кому предназначаются эти конфеты? — спросила я.

— Ну?

— Некой Зое Адамовне. — Я сделала предельно выразительное лицо, но на Ляльку мое сообщение никакого впечатления не произвело.

— Ну и что? — опять спросила она. — Что в этом такого особенного?

Я удивлялась своей подруге. Я поведала ей о том, что мой Макс дарит какой-то женщине презенты, да еще при этом меня использует в качестве передаточного звена, а она ничего особенного в этом не видит.

— Да ты что в самом деле, — возмутилась я, — не понимаешь, что все это значит?

Лялька снова приподнялась на локте и, осклабившись в пренеприятнейшей ухмылке, злорадно сообщила:

— Понимаю. Чего ж тут не понять. Ты, мать, просто ревнуешь?

— Что? — дернулась я. — Ревную? Я ревную?

Я с еще большим энтузиазмом принялась рвать расческой волосы.

— Ревнуешь, — по-прежнему ухмылялась Лялька. — И правильно, кстати, делаешь. За таким мужиком, как твой Белопольский, нужен глаз да глаз. Чуть не досмотришь — в два счета уведут. Как нечего делать. Это я тебе говорю, а я в этом кое-что понимаю.

Я с неудовольствием посмотрела через зеркало на подругу. У Ляльки действительно по части мужиков был большой опыт, и в этом вопросе верить ей было можно. Но что значит глаз да глаз и что значит уведут? Он же не лошадь в конце концов, чтоб его пасти. Или лошадей не пасут?

В общем, после Лялькиных слов настроение мое еще больше ухудшилось. И я, ничего не ответив на ее высказывание и собрав наконец мои издерганные волосы в конский хвост, пошла на кухню к тете Вике.

Тихое позвякивание посуды выдавало присутствие тетушки на главном в ее жизни боевом посту. Большую часть времени тетушка проводила на кухне. Однажды она даже призналась:

— Я могла бы готовить с утра до вечера — так мне это нравится.

Однако о карьере профессионального повара тетя Вика никогда не мечтала, потому что ей нравится кормить только своих.

— Ну что, отдохнули? — заулыбалась она, увидев меня в дверях.