Интернет как оружие. Что скрывают Google, Tor и ЦРУ

Он был возведен на небольшом возвышении над городом и удивительно хорошо сохранился: толстые каменные стены, приземистые дозорные башни, пара зловещих труб, соединенных с газовой камерой и крематорием лагеря. Над огромными воротами из стены торчат несколько зазубренных металлических балок – все, что осталось от гигантского нацистского орла, снятого сразу же после капитуляции Германии. Сейчас здесь тихо, покой нарушают лишь несколько задумчивых посетителей. А тогда, в 1930-х, Маутхаузен был исключительно важным экономическим двигателем гитлеровских планов геноцида: Гитлер мечтал превратить Европу и Советский Союз в свое представление об утопии. Лагерь начался с небольшой гранитной шахты, которая быстро превратилась в крупнейший производственный комплекс нацистской Германии, использовавший рабский труд; 50 дочерних предприятий комплекса были разбросаны по всей территории Австрии. Сотни тысяч заключенных – преимущественно европейские евреи, но также цыгане, испанцы, русские, сербы, словенцы, немцы, даже кубинцы – работали здесь до самой смерти. Они очищали нефть, строили военные самолеты, собирали пушки, занимались разработкой космических технологий – их труд использовался частными немецкими компаниями. Volkswagen, Siemens, Daimler-Benz, BMW, Bosch – все наживались на рабском труде заключенных. Маутхаузен, административный центр системы, напрямую управлялся из Берлина при помощи новейших на тот момент компьютерных технологий: перфокарточных табуляторов IBM.

В экспозиции сегодняшнего Маутхаузена нет машин IBM, и, к сожалению, о них нет упоминаний. Тем не менее в лагере было несколько машин IBM, которые работали денно и нощно, чтобы обработать большой объем информации о заключенных и обеспечить необходимое количество рук для выполнения планов{759}. Эти машины работали не сами по себе, они были частью огромной системы контроля и учета рабского труда, которая охватывала всю европейскую территорию, оккупированную нацистами, и связывала Берлин со всеми главными концентрационными и трудовыми лагерями с помощью перфокарт, телеграфа, телефона и посыльных. Конечно, это не было автоматизированной компьютерной системой, которую спустя десять лет начнет разрабатывать Пентагон, – тем не менее это была информационная сеть: электромеханическая паутина, которая питала и поддерживала с исключительной эффективностью военную машину нацистской Германии{760}. Она простиралась за пределы системы трудовых лагерей, проникая в города и веси и обрабатывая горы генеалогического материала для обнаружения людей хоть с каплей еврейской крови или так или иначе подозреваемых в нечистоте расы, – и все ради осуществления мечты Адольфа Гитлера очистить народ Германии{761}. Сами по себе машины IBM не убивали людей, но они помогали германской машине смерти работать быстрее и эффективнее, обрабатывая население и отслеживая жертв способами, которые иначе не могли быть реализованы.

Разумеется, табуляторы IBM не были специально созданы для этих целей. Они были изобретены в 1890 году молодым инженером по имени Герман Холлерит в помощь Бюро переписи населения США в связи с увеличением притока иммигрантов в Америку. Спустя 50 лет нацистская Германия будет использовать ту же технологию для реализации планов холокоста.

Вероятно, не стоит заканчивать книгу об интернете на такой мрачной ноте. Однако для меня история Маутхаузена и IBM дает наглядное представление о компьютерных технологиях. Сегодня многие люди по-прежнему воспринимают интернет как нечто совершенно особенное, не испорченное ошибками и пороками человечества. Будто прогресс и добро встроены в генетический код интернета: если дать сети развиваться самостоятельно, то она откроет нам пути в лучший мир. Это представление глубоко укоренено в нашей культуре, невзирая ни на какие факты и свидетельства. Для меня Маутхаузен – яркое напоминание о том, что компьютерные технологии неотделимы от культуры, в которой они разрабатываются и используются.

Стоя там и созерцая идиллический пасторальный пейзаж, я вспомнил свой разговор со Стивеном Вольфом, директором Национального научного фонда, который способствовал приватизации интернета. Он говорил: «Конечно, ценности так или иначе встроены в систему. Не могу сказать, это исключительно западные ценности или нет. Я не знаю ни единой нации, которая бы отказалась от использования интернета. Поэтому, наверное, в нем есть что-то универсальное. Можно ли его назвать наднациональным явлением? Нет. Интернет – это зеркало мира и в то же время его часть. Он подвержен тем же болезням, что и весь остальной мир, участвуя как в хороших делах, так и в плохих в равной степени»{762}.