Инженер Игнатов в масштабе один к одному

— Остались бы на ночь, — говорила женщина,глядя на Игнатова темными восхищенными глазами. — Я вам постель сделаю, ужин сготовлю. Ну, что вас так тянет?

— Дело важное, ждут меня, — пояснил Игнатов, прощаясь.

Когда он ввалился в комнату, где жила Алла с подругой, было уже десять часов и гости собрались. Его встретили ударами по плечу и приветствиями. Он сбрасывал с себя шубу, шарф, рукавицы, и все это тут же укладывалось для просушки на батарею водяного отопления.

Оборвав с глаз намерзший лед, Игнатов обнаружил, что в комнате четверо гостей — Танев, Гусман-заде, Лукирский и Софья Теренина, известная всему Ленинску под дружеским именем Сонечки.

— Неужели вы шли от самой шахты? Все время по этой пурге? — спрашивала Алла восхищенно.

— От самой шахты, — подтвердил он с гордостью.

— Чтобы поздравить меня? — шепнула она благодарно, еще раз пожимая ему руку.

— Именно. А вы помните — сегодня я сделаю вам важное сообщение.

— Вы такой хороший, такой удивительно хороший!

Ее приветливый голос, раскрасневшееся лицо, блестящие глаза опьянили его. Она показалась ему необычайно красивой, он оглянулся на других, не слыхали ли они их разговор, хотя в нем не было ничего секретного. Зато поведение Гусман-заде не понравилось Игнатову. Гусман-заде так крепко обнимал его, так долго тряс его руку, что это показалось Игнатову неприличным.

Лукирский обошелся с ним совсем по-другому.

— То, что ты сделал, так потрясающе глупо, что даже трогательно, — сказал он дружески.

Игнатов вышел в коридор умыться. Танев поливал ему из кружки.

— Где Маша, она ведь раньше жила с Аллочкой? — спросил Игнатов, поеживаясь от холодной воды.

— А ты разве не знаешь? Чудная история, новое издание арабской сказки. Роль Гарун-ар-Рашида играло наше жилищно-коммунальное управление. Маша переехала на другую квартиру, и теперь они будут жить одни.

— Позволь, позволь, кто они?

Танев не успел ответить: в коридор выбежала Сонечка и потребовала всех к столу.

Стол был сервирован роскошно. Неизбежный соленый муксун был подан в натуральном виде, вареный и даже жареный. Рядом с черным хлебом лежали, белые домашние булочки и печенье. Между двумя тарелочками с селедкой возвышалась запечатанная бутылка спирта. Ее окружали три блюда с самым редким на севере лакомством — вареной свежей картошкой с солеными помидорами.

Для празднования дня рождения этого было слишком много.

— Так в чем дело? — тихо спросил Игнатов Танева, сидящего рядом с ним. — Ты мне не досказал. Кто здесь будет жить?

— Позволь, а для чего сам ты побивал эти рекорды выносливости?

— Я пришел поздравить Аллочку с днем рождения.

— Можешь одновременно поздравить ее с законным браком. Сегодня они зарегистрировались.

Игнатов ошеломленно молчал. Так вот что означали объятия Гусман-заде и его влажные глаза!

А он, Игнатов, собирался сегодня во всем открыться Аллочке и просить ее решения. Решение уже состоялось — не в его пользу.

И почему он вообразил, что она ответит ему взаимностью, у них ничего не было, кроме дружеских разговоров, они и встречались только на людях, в клубе, на собраниях? Гусман-заде чаще бывал с ней, моложе на семь лет — не удивительно, что ему повезло, он, конечно, ей больше подходит. Она, вероятно, и не догадывалась о чувстве Игнатова, как сам он не подумал о Гусман-заде.

Он содрогнулся, вспомнив, какое проделал путешествие, — оно было не только напрасным, но и нелепым. Он вдруг почувствовал, что не может больше оставаться на этом вечере, слушать смех и поздравления.

Встав, он подошел к батарее и взял одежду. Ему удалось незаметно выскользнуть в коридор. Он быстро влез в шубу и рванул наружную дверь. Ледяной ветер мощно обрушился на него.

Игнатов с облегчением вздохнул: здесь, на буре, было проще и легче, чем в комнате, куда он недавно так стремился.

Он шел по улице, сопротивляясь ветру. Он не знал, куда идет, ему не хотелось ни в клуб, ни домой. Он не слышал крика и шагов за собой — все заглушал громовой голос пурги. Только когда его догнала Аллочка, он очнулся. Аллочка была без пальто, в одном платье, трясущаяся и задыхающаяся.

Испуганный и возмущенный, он втащил ее в соседнее парадное.

— Вы с ума сошли? — крикнул он гневно, подтаскивая ее к батарее.

Она дрожала, ничего не говорила: губы не слушались ее. Он сорвал с себя доху и укутал ее. Она улыбнулась умоляюще и жалко.

По одной этой улыбке он понял, что она все знала о нем: о том, зачем он пришел, отчего удалился.

— Почему вы молчите? — закричал он. — Зачем вы пошли за мной?

— Пойдемте назад, — прошептала она. — Я так боялась, что не догоню вас…

Он ответил грубо:

— И не подумаю. Мне нечего у вас делать, вы это сами понимаете. На чужое счастье я смотреть могу, но на ваше с другим человеком — не хочется. Сейчас провожу вас до вашей двери, извинитесь там за меня. Можете придумать любое объяснение моего ухода.

Она уже овладела голосом: