Исполнение желаний

Приход паспортиста развеял злые чары. Перед Фотографом опять стоял ребенок, существо светлое, радостное и бесполое, как он всегда воспринимал детей.

— Ну, что же ты?! — паспортист усиленно подмигивал, даже щека перекосилась.

— А-а. Сейчас.

Фотограф включил красный свет, погасил верхний, провел девочку за руку к увеличителю со старой пленкой:

— Вот, посмотри пока, а я сейчас.

Он отошел подальше от фонаря в темноту, содрал пробку и разлил.

Оба крякнули.

— Ну, давай. Допивай сам, а я побежал, — заторопился паспортист. — Только к завтра обязательно отпечатай, к утру, а то после обеда комиссию ждем.

Фотограф закрючил за ним дверь, вставил в увеличитель пленку.

Щелк, щелк…

Шесть четких небритых рях плавали в закрепителе в нужном размере 13х18. В ухо дышал любопытный мышонок, ее волосики щекотали ему шею.

— Интересно?

В темноте усиленно закивали. Он улыбнулся. И в этот момент, как часто бывало с ним в такие моменты, горечь хлынула к сердцу. Он скользнул к бутылке, глотнул прямо из горлышка, закурил.

Состояние просветления стало сменяться пьяной одурью.

— Ну, теперь начнем тебя печатать, высохла уже, — сказал он нарочито весело, но хрипло.

Пленка была еще сыроватая, но он вставил ее в рамку. В луче света появилось черное пятно с серым ореолом. Холодок шевельнул корни волос на голове.

Он протянул пленку, остановил в кадре лицо девочки, механически сделал отпечаток, не слыша ее радостного писка.

Так же механически он сделал еще пять отпечатков, потом развернул увеличитель на пол и отпечатал большой портрет.

Покачал ванночку с закрепителем, погладил девочку по пушистой головке, отошел к бутылке, допил. Страх прошел, осталось неясное томление.

Он врубил верхний свет, переложил часть снимков в таз с водой. Девочка совала лапки в закрепитель, радовалась своему увеличенному изображению.

— Ну, пойдем, малыш, — сказал Ревокур устало, — пускай моются, завтра заберешь.

Уже выйдя из Дома быта, он, вдруг, что-то вспомнил, резко вернулся, тщательно зарядил аппарат и пошел в отдел.

— Где этот бич? — спросил он дежурного. — Надо бы переснять, никак не получается.

Дежурный смотрел на него и молчал. До Фотографа не сразу дошло, что смотрит он испуганно. Потом дежурный сказал, что начальник просил зайти.

Начальник РОВД был краток и категоричен. Требовался фотопортрет того тощего, с прозрачными глазами, того, без имени. Он, оказывается, убежал, да еще так, что никто не может понять — как. Дверь закрыта, замок снаружи висит, в камере все, как было, а задержанного нет.

Фотограф смотрел в подвижный рот начальника и чувствовал себя все хуже и хуже. Перед глазами маячило черное пятно с серым ореолом. Сквозь это пятно мерцали прозрачные глаза без зрачков. Глаза были похожи на кружочки из тонкой слюды, они вращались, это горизонтальное вращение прозрачных плоскостей не было заметно, но ощущалось каким-то шестым чувством.

— Вы не слушаете? Это же очень важно…

— Чушь, — Ревокур встал, стряхивая наваждение. — Не так уж это и важно. Изображаете тут из себя сыщиков. В поселке от силы сто домов, один автобус утром, а остальные — попутки. Куда ему бежать? От кого? В тайгу? Зимой, раздетому? Фотку вам, рад бы — но нет. Не получился ваш бомж.

Все это он выпалил одним духом, совершенно удивив начальника, да и сам удивился своему гневу.

Из милиции он пошел в лабораторию, так как там оставалась утренняя бутылка, но передумал ее допивать, вынул снимки из воды, подвесил прищепками к веревкам сушиться, и зашел в павильон.

Было 17 часов, вечер уже брал свое, но солнце еще не совсем зашло, его закатные лучи сливались с блеском осветителей. В павильоне было жарко.

Горстка посетителей рассосалась минут за 15. Фотограф подсчитал выручку — 11 рублей 20 копеек. На вечер и на утро хватит, а дальше наплевать. Все эти деньги Ревокур искренне считал своими, даже квитанционная книжечка была у него своя личная. А план он делал на заказах от учреждений, которые обычно оплачивались безналичным расчетом.

Фотограф почти протрезвел и с ужасом предчувствовал легкое похмелье. С ужасом, потому что не хотел больше пить, но пить был должен. Для того, что бы двигаться, работать, кушать, дышать, жить.

Где-то за окнами промаячил совершенно пьяный паспортист, заходящее солнце облизывало золотом его тонкую фигуру.

Заходил директор, интересовался планом, ушел удивленный неожиданной трезвостью, удовлетворенный копией платежки из милиции, покрывавшей дневной план.

Приходила, вернее — прибегала, девочка. Без парадной блузки, в лыжном стареньком костюмчике, она была похожа на мальчишку.

Фотограф вспомнил то, что всегда не любил вспоминать: своего сына, живущего в чужой семье. И дочь вспомнил, дочь от другой женщины, которую он видел только на любительской фотографии, очень на него похожую девчонку вот такого же возраста, как эта пионерка.

Ему было худо, но особенно худо становилось, когда в жарком пламени всех ламп и вечернего солнца всплывали круглые плоские глаза без зрачков и дна.

Он вырубил весь свет, запер павильон и пошел, не зная еще — куда пойти.

Дойдя до столовой, он сказал, как выругался: