Истоки тоталитаризма

Отсутствие упомянутой категории в данном контексте удивляет тем более, что ведь сама же X. Арендт пишет в другой главе, характеризуя предтоталитарные тенденции идейнополитического развития как в Германии, так и в России: "Движения, в отличие от партий, не просто вырождались в бюрократические машины, но осознанно видели в бюрократических режимах во_Г. В той же связи она упоминает tmtmе'tm**ю прОЦесс "бюрокраР. Михельса "Политические партии", описьшаЮЩУ "?я напоашИватизации партийных машин" (там же). А вот там где явно "апРашива лось дальнейшее развитие этой многообещающей темы в связи с ана лизокконкретного социологического механизма установления и осуществления тоталитарного господства, она как бы утрачивает к ней интерес все дальше углубляясь в рассмотрение его (этого господства) "Идеологики" и ее власти над личностью тоталитарного типа. Судя по дальнейшему развитию этой новой темы, к такому повороту мысли Арендт побуждает слишком серьезное отношение к идее "разрушения государственной машины", которую она обнаружила в программных документах как у приверженцев тотальной *V>"tm так и у сторонников тотальной "революции справа". По ее Уtmржде па поряа" превосходящей прежнюю 6"Рtm"\П0"Чможостей торым она апеллировала.

VIII

Приняв за чистую монету "антибюрократизм" тоталитарно ориентированных приверженцев идеи "перманентной революции", Х. Арендт ограничивает фундамент своего теоретического построения исходными категориями — понятием "омассовление" и понятием "вождизм". "Вождь-харизматик" и "масса", *°J*cmK фиЛьме его, прямо-таки как в немецком плакаТН°Пр°Паtmграфической "Триумф воли", заставляющем вспомнить о "tmемаtm если и светике С. Эйзенштейна. Без всяких фигурируют, то гдето на заднем Z,, А ведь на Г качестве пресловутых сталинских "приводных ремней". А ведь на самом-то деле среди множества таких "ремней" решительно выделялся один, который стреноживал и вождя, несмотря на всю его кажущуюся независимость от него, и от которого он не мог — и не хотел! — освободиться, ибо сам был его органически неотторжимой частью, хотя наиважнейшей (во всех смыслах этого слова). Речь идет о тоталитарной бюрократии как системе всех этих "приводных ремней" (которые, кстати сказать, не забывает упомянуть при случае и X. Арендт), к каковой — в качестве бюрократа номер один — принадлежал и сам Вождь.

В отличие от Германии, где будущий тоталитарный вождь с самого начала политической карьеры настойчиво демонстрировал публике свои харизматические особенности, тщательно затушевывая их партийнобюрократический подтекст, у нас в России аналогичная связь просматривается гораздо более отчетливо. Достаточно вспомнить, что пост генерального секретаря Центрального Комитета партии, от которого с такой легкостью отказались в пользу И. Сталина другие претенденты на высшую партийную, а стало быть, и государственную власть в стране (напряженно следившие за состоянием "здоровья Ильича"), считался в общем чисто бюрократическим. Это был пост генерального делопроизводителя Центрального Комитета, и, соответственно, всей партии: ее главного "зав. кадрами" (генерального "кадровика"), которому общепризнанные партийные "харизматики" не придавали политического значения, так как еще не постигли основного закона тоталитаризма, долгое время составлявшего личную тайну генсека: "Кадры решают все". Причем "кадры" именно в том специфически бюрократическом смысле, какой с самого начала придавал этому слову генеральный "кадровик". "Кадры" как функциональные элементы партийной структуры, которая, будучи тотальной, т.е. претендующей на всеобщую власть, уже реализовывала эту свою сущность в качестве динамического ядра общегосударственной — и надгосударственной — бюрократии. Бюрократия, которая, как и партия, ставшая ее "материнским лоном", вполне заслуживала названия бюрократии "нового типа" — тоталитарной бюрократии в точном смысле этого слова.