История Японского архипелага как социоестественный и информационный процесс

Чем же было море для общеяпонской культуры и цивилизации? Море, в отличие от суши, в доиндустриальном обществе — это почти всегда «ничейная земля», оно не вызывает территориальных конфликтов в такой степени, в какой они случаются на суше. С одной стороны, оно отъединяет, с другой — служит проводящей информационной средой. Парадокс в том, что море было проводником информации, если посмотреть на дело с макроисторической точки зрения, только в одном направлении: с материка — в Японию. Это тем более удивительно, что значительная часть населения исторической Японии была образована выходцами с материка, которые сумели преодолеть водный барьер, причем массовость про-цесса переселения указывает, что преграда эта не выглядела чрезмерной. Тем не менее остается фактом неумение, а скорее, нежелание японцев строить быстроходные и надежные корабли, приспособленные для плавания в открытом море. Вплоть до начала массированных контактов с европейцами в XIX в. японцы не выучились серьезному мореплаванию, а их «суда» представляли собой, как правило, долбленки, сделанные из одного бревна, размером которого и лимитировался размер судна, предназначенного, по преимуществу, к плаванию лишь в прибрежных водах. Соображение, что в Японии отсутствует такое первоклассное кораблестроительное сырье, как скандинавский дуб или же тик, видимо, лишено серьезных оснований. Дело, видимо, совсем в ином: в отсутствии культурно и исторически обусловленной мотивации к постройке океанских кораблей. Данные мифологическо-летописного свода «Нихон сёки» с несомненностью свидетельствуют, что до середины VII в. для государства Ямато (самоназвание того государственного образования, которое потом стало именоваться Японией) путешествие по морю не представляло особой проблемы. Тесные связи военно-политического свойства с государствами Корейского полуострова, где Ямато имело свои интересы, обусловливали посылку туда многочисленных эмиссаров и крупных контингентов войск. Так, экспедиционный корпус 663 г. составлял 27 тысяч человек. Из-за серии поражений он был вынужден вернуться на архипелаг, после чего Ямато отказывается от проведения активной внешней политики и начинает энергичное обустройство внутренней жизни. От моря ждали неприятностей, усиливается охрана южной границы, строятся крепости. Японское государство впервые начинает как бы отгораживаться от моря, маркируя его как свою государственную границу. Пожалуй, именно в этот момент был сделан окончательный выбор в пользу интенсивного пути хозяйствования, который сопровождался постепенным нарастанием общей интровертности культуры. И хотя расширение территории Ямато в северо-восточном направлении продолжалось вплоть до X в., водное расстояние, отделяющее Хонсю от Хоккайдо, фактически не было преодолено. Более того, даже на севере Хонсю власть центра была непрочной.

Нам представляется, что сложившийся в Японии хозяйственно-культурный комплекс способствовал отсутствию экспансии во внешний мир. Цикл воспроизводства носил замкнутый и само-достаточный характер; территория архипелага располагала всем необходимым для его поддержания. Главным здесь, по-видимому, следует признать отсутствие скотоводства и почти неизбежно сопутствующего ему комплекса территориальной агрессивности, вызываемой потребностью в пастбищах, а также богатые ресурсы моря, которые для того времени можно принять за неисчерпаемые, т. е. мало подверженные борьбе за территориальное превосходство; заливное рисосеяние, автоматически предполагающее интенсивные методы хозяйствования и тщательное освоение, прежде всего, ближнего пространства. Территориальная экспансия Японии началась только после «обновления Мэйдзи» (1867 г.), когда она перешла на рельсы европейского индустриального развития, которому с неизбежностью сопутствует необходимость в порочно увеличивающемся количестве минеральных ресурсов.

Объективно существовавшие предпосылки изоляционизма дополнились чисто историческими факторами. Нараставшая в VIII в. мирная экспансия иноземной культуры подтачивала саму идеологическую основу существования японского общества — культ предков, освящаемый синтоизмом. Может быть, наиболее зримое выражение этот процесс нашел в неудавшейся попытке, фактически единственной на всем протяжении японской истории, смены правящей династии, предпринятой буддийским монахом. К тому же выходцы из Кореи и Китая предприняли масштабные усилия ревизовать синтоистский миф за счет создания генеалогических списков, согласно которым иммигранты возводили свое происхождение к божествам синтоизма. Увидев в этом процессе размывания устоявшихся социальных ценностей угрозу собственному положению, японская родоплеменная аристократия выказала явственное стремление к самогерметизации, прослеживаемое и ранее, стараясь не допустить сторонние элементы в свою кастовую структуру. Естественно, что и ее социальная политика оказалась подчинена этим целям: она была рассчитана на предотвращение социальной мобильности во всех общественных стратах.