История одной девочки

Громогласов никогда не смеялся и никому не ставил высшей отметки, почему, вероятно, и внушал тоже некоторый страх, чего уж никак нельзя было сказать про Павла Петровича.

Павел Петрович Яковлев преподавал историю театра и историю балета и был известен тем, что служил в классе печатью. Собственно, не сам Павел Петрович, а лицо Павла Петровича, бывшее довольно полным, с ямочками и совершенно круглое. В силу этих свойств лицо Павла Петровича очень легко изображалось на бумаге в виде простого кружка, с добавлением глаз, ямочек и рта, каковой рисунок носил название классной печати и ставился на всех важных бумагах и во всех тех случаях, когда полагалось употреблять печать.

Но после того как Павел Петрович увидел однажды такую печать на своей собственной тетради, а найдя её, узнал своё изображение и, узнав себя, не только не рассердился, но очень весело смеялся, — весь класс почувствовал к нему полнейшее доверие и заключил с ним союз дружбы навеки.

Уроки Павла Петровича делились на «развлекательные» и «назидательные». Первые были полны интересных рассказов из жизни театральных деятелей и актёров; вторые он посвящал какому-нибудь театральному направлению. Темы его уроков были разнообразны и ни когда не надоедали.

Зато как надоел всем знаменитый «титовский барельеф»! Так назывался акантовый лист из гипса, который в течение целого года заставлял всех срисовывать учитель рисования Титов. Во время урока он бродил по классу, о чём-то размышляя и не обращая ни малейшего внимания на шум, царивший вокруг.

Время от времени он подходил к какой-нибудь ученице и, взяв у неё резинку (руки и лицо у него были всегда красные, точно отмороженные), стирал всё, что было нарисовано, и сопровождал свои действия всего двумя словами:

— Начни сызнова.

Наконец в середине зимы Туся Мюллер смело заявила Титову, что барельефы — самая скучная вещь в целом свете и что она скорее умрёт, чем нарисует ещё хоть один лист аканта. После чего учитель Титов принёс в класс гипсовое ухо и велел всем немедленно его рисовать.

— Удивляюсь, — говорила Таня, с видом мрачного отчаяния оттачивая свой карандаш, — зачем это люди придумали рисование! И неужели кто-нибудь на свете может им заниматься по собственной воле? — И, вздыхая, принималась за ухо.

Но с какой радостью она помогала чудесному педагогу Шумову в его рисовальных работах!

Этот удивительный старичок не входил, а вбегал в класс, лихорадочно возбуждённый какой-нибудь новой работой. А работы его были разнообразны до крайности и всегда захватывающе интересны, потому что старичок Шумов сам сочинял одноактные ученические балеты, сам писал к ним декорации и сам делал всю бутафорию, увлекая этим даже самых равнодушных и радуя тех, кто умел радоваться, а больше всех Галю.

ПЕРВЫЕ УКОЛЫ И ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ

Был зимний вьюжный день. Метель носилась над широкой замёрзшей Невой, пробегала над Фонтанкой и заметала снегом улицу Росси. В окна холодного класса она бросала пригоршни снежинок, и они прилипали к стёклам, наводя уныние на сердца.

Но старичок Шумов, влетавший в класс, как на крыльях, после третьего звонка, был всегда весел, как жаворонок весной. В этот раз он был даже взволнован.

— После урока попрошу всех остаться на пять минут.

Все знали, что уж если Александр Викторович просит остаться на пять минут, то это неспроста. И, когда старый учитель, исчезнув на минуту в учительской, вернулся оттуда с большим ящиком в руках, весь класс толпился у кафедры, а младшие старались заглянуть в дверные стёкла, до которых они всё равно не доставали.

Александр Викторович, поставив ящик на стол, открыл одну его половинку, и класс ахнул от восхищения. Младшие, сжигаемые любопытством, просовывали головы в дверную щель, хотя оттуда ровно ничего не было видно. На столе перед классом стоял не ящик, а чудный маленький грот среди нагромождённых друг на друга камней и скал!

— Весь этот макет, — сказал гордо Александр Викторович, — я сделал сам! Вы видите перед собой пещеру горного духа, и всё это — декорация к моему балету. И вот сейчас, в эту самую минуту, дирекцией и Художественным советом решается вопрос о его постановке силами нашего класса.

Ему ответил восторженный гул голосов.

— Подождите, подождите! — взволнованно говорил старый учитель. — Нам могут и не разрешить.

Но на другой день он вбежал в класс, сияя от радости, и ещё с порога объявил, что разрешение дано и на днях начнётся подготовительная работа.

— Главная роль в этом балете принадлежит фее леса — Дриаде, которая заблудилась и попала к горному духу. И все решили, что эту роль будет танцевать… — Он остановился и обвёл глазами застывший в ожидании класс. — Будешь танцевать ты, Галя, — закончил он, очень довольный произведённым впечатлением. — По технике с ней справилась бы не хуже и Таня, но Галя у нас — вылитая Дриада.

— А какие они? — испуганно смотрит Галя на Шумова.

— Да вот такие же, как ты: всего боятся! — И весёлый старичок закрывает свой ящик, объявив, что завтра он прочтёт ученицам содержание балета.