Исцеление в Елабуге

– Новый передний край? Как же так? Ведь там остались сотни раненых. До полевого госпиталя – буквально пятнадцать минут ходьбы. Ни одна живая душа там и не подозревает, в какой опасности они находятся.

Фельдфебель пожал плечами:

– Очень жаль, но мы ничего изменить не можем. Мы пошли дальше еще быстрее, и оба скоро вспотели.

Подумать только, наш полевой госпиталь оказался вдруг на ничейной земле! Между двух фронтов! В полосе огня с обеих сторон!

Как только начнется бой, не поможет никакое напоминание о Женевской конвенции. Никакой флаг Красного Креста! Стрелять будут не только красноармейцы, но и немецкие пушки и гаубицы. Крыши землянок загорятся, и раненые погибнут. Снаряды будут разрываться прямо в землянках.

Немцы будут погибать от рук немцев.

Какое безумие!

***

В туманной дымке показались контуры силосной башни. Теперь нам нужно свернуть вправо. В этих местах я был всего лишь один раз, да и то белым днем. Я старался правильно сориентироваться, зная, что штаб корпуса находится где-то недалеко от железной дороги и в то же время почти на берегу Волги.

Через час после того как мы вышли из Елшанки, я уже стоял перед корпусным врачом – пожилым господином. Он по-отечески внимательно выслушал меня, ни разу не перебив. А уж я-то вложил: в свой доклад всю душу.

– Я охотно помог бы вам и профессору Кутчере, – сказал он, – но у меня ничего нет. Автобусы отправили сегодня утром. Они были предназначены для вашего госпиталя. На них вы бы вывезли раненых, которых можно было еще вылечить. Ваш сосед поступил неправильно, не по-товарищески.

Старый человек с погонами полковника на плечах казался невероятно утомленным. Чувствовалось, что он, как и очень многие врачи в те дни, никак не мог увязать все происходящее со своей гуманной профессией.

Я старался не смотреть на полковника.

– Господин полковник, как вы полагаете, квартирмейстер тоже ничем не поможет нам? – спросил я. – Мне поручено разыскать его.

– Подождите минутку, я узнаю, на месте ли он. – С этими словами полковник встал и вышел, прикрыв за собой дверь.

До сих пор мне еще ни разу не приходилось лично беседовать с квартирмейстером. Мне было известно, что это – офицер генерального штаба, отвечающий за расквартирование войск, за транспорт и подвоз. Интересно, что он за человек? И тут я вдруг вспомнил, что мне рассказывал один офицер о квартирмейстере корпуса.

В этот момент в комнату вошли полковник-врач и молодой еще подполковник с широкими лампасами на брюках. Это и был квартирмейстер. Я доложил обо всем. По сравнению с врачом подполковник показался мне холодным и сухим человеком. И я не ошибся.

– Что вы хотите со своими тремястами ранеными? У командования хватает и без вас забот. Здесь пропадает целая армия. Все, что может произойти сегодня ночью с вашими ранеными, завтра или послезавтра может случиться со всеми нами.

– Прошу прощения, господин подполковник, но ведь речь идет о раненых, которые долгие месяцы сражались на поле боя. Мы с вами еще можем стоять на ногах, а они беспомощны. Им необходимо помочь. Это наша обязанность.

– Что значит «обязанность», «помочь» в таких условиях? Я уже сказал вам: бессмысленно тащить сейчас этих раненых в город. Мы и так забили все убежища небоеспособными людьми. Кроме того, ваш полевой госпиталь уже более часа находится позади линии обороны. Ни одна немецкая машина не сможет уже попасть в Елшанку. Все!

Подполковник повернулся и вышел.

Все мои усилия оказались напрасными.

Справившись, где мне переночевать, я попрощался с корпусным врачом.

Поведение квартирмейстера возмутило меня до глубины души. Даже если он и прав как военный, то зачем этот цинизм? К сожалению, все высшие офицеры в котле, даже из штаба армии, вели себя крайне цинично. Они во всем руководствовались не человеческими отношениями, а слепым беспрекословным подчинением приказу, даже если из-за этого бессмысленно гибли люди. Такие говорили: «Так точно!» и гнали целые дивизии на убой, вот такие превращали улицы в развалины, а госпитали и лазареты – в передний край обороны.

Мне стало страшно, когда я вспомнил о своих товарищах, которые остались в Елшанке. Что я могу сделать для них?

И я решил послать нашего унтер-офицера обратно в госпиталь, чтобы доложить об обстановке. Быть может, кое-кому все же удастся избежать гибели? Пусть в госпитале знают, что я добрался до центра города и разыскиваю наших.

При свете свечи я набросал несколько фраз на листке бланка для донесений и отдал записку унтер-офицеру.

***

В холодном помещении, куда я был определен на ночлег, кроме меня находился один капитан из пехотной дивизии. Батальон, в котором служил капитан, две недели назад был разгромлен противником. После этого капитан командовал разными сводными подразделениями, и они тоже были разгромлены противником. На завтра он получил новый боевой приказ.

Я коротко рассказал капитану о цели моего прибытия в город и встрече с квартирмейстером. Выслушав меня, капитан проговорил: