Как я был Анной

Затушив окурок, мужчина вошёл в гостиницу «Венец». Она тянулась в небо двадцатью двумя стиснутыми этажами, но дотягивалась только до трёх звёзд. Напротив гостиницы раскинулась площадь. На железных столбах висели динамики. Оттуда доносилась музыка из фильма «Профессионал». Мужчина был одет в дорогие туфли ручной работы, джинсовый костюм «Ливайс», солнцезащитные очки и бейсболку «Манчестер Юнайтед». Свою необычную для России внешность (мужчина был мирмидонцем) он объяснял примесью греческой крови. Крупный нос, полные губы и как бы вывернутые наружу черты, то есть очень открытые, образовывали на удивление привлекательное лицо. Глаза мужчина прятал. Если Пелевин прятал их, чтобы не погибнуть, то мужчина прятал их, чтобы не убивать. Глаза древнего вампира были синими, как море перед грозой. Белки в чёрных прожилках сияли белизной или становились алыми. А самое главное — глаза мужчины источали такую мощь, что человек, случайно поймав его взгляд, падал замертво. Редко кому удавалось отделаться безумием. В гостинице мужчина зашёл в лифт и поднялся на двадцать второй этаж в бар «Олимп», где находились съехавшиеся со всей России молодые писатели. Каждый раз, готовясь к подобному форуму, мужчина разрабатывал легенду и образ. В Ленинске он решил быть рубахой-парнем без особых литературных претензий, этаким дурачком из провинции. В баре мужчина осмотрелся. За вторым столиком, лицом к нему, смеялась Пульхерия. При этом глаза её превращались в щёлочки и светились так, что мужчина остолбенел. Выйдя из ступора, он хотел снять очки и вглядеться, но вовремя остановился. Мужчина умел подавлять импульсы. Стряхнув воображаемую пылинку, он направился в другую часть бара, пользуясь тем, что Пульхерия его пока не заметила. Пульхерия родилась в 1902 году в Москве. Шестьдесят лет назад они вместе пили Франсуазу Саган. Франсуаза пришла в мир, чтобы опохмелить их после затяжного пьянства: гении модернизма тогда не переводились не только в России. Можно сказать, мужчина любил Пульхерию, насколько это возможно среди вампиров. Особенно ему запал один эпизод. Это было во Франции. Он лежал в постели, а нагая Пульхерия шла к нему через залу в отблесках каминного огня с бокалом «Гран Крю» в мраморных пальцах. Она шла к нему очень долго, то кружась, то касаясь предметов, то просто замирая на месте, а он предвкушал Бога в горле и Пульхерию. Предвкушение — последний плацдарм, который сдаётся скуке. Через год они расстались. Пульхерию охватила жажда, и она выпила Камю досуха. Потом выпила старика Хемингуэя. Затем не удержалась и опорожнила Моррисона. Пульхерии было скучно, гениев стало мало, и она немножко сошла с ума. В каком-то смысле она переживала ломку. Как правило, мужчина убивал таких невоздержанных вампиров. Он видел в них волков, напавших на его овец. Пульхерию мужчина убить не смог. Другие старейшины сделали ей серьёзное внушение, но тем и ограничились. Они не хотели навлекать на себя гнев мужчины. Пульхерия оказалась в странном положении — аристократия от неё отвернулась, а знаться со случайной вампирской швалью она не хотела. При этом над ней витала тень мужчины, а под покровом этой тени безнаказанным остаётся если не всё, то почти всё. Промаявшись в изоляции тридцать лет, Пульхерия умерила свой аппетит, а потом исчезла. И вот она здесь — в баре «Олимп» на двадцать втором этаже гостиницы «Венец» города Ленинска.

Мужчина подошёл к барной стойке и заказал сто граммов виски. Его локоть вдруг обхватили тонкие пальцы.

— Ты думал, я тебя не заметила?

— Я надеялся.

— Какой ты смешной и старый человек.

Мужчина посмотрел на Пульхерию. Короткие русые волосы. Небрежно повязанный шарф. Чёрные серьги. И вот это… Труднообъяснимое. Что-то в серых глазах. В посадке головы. В чертах лица. Это, видимо, любовь, иначе почему я веду себя, как мирмидонский мальчишка, подумал мужчина с удовольствием. Отхлебнув виски, он спросил:

— Как тебя здесь зовут?

— Дарья Воронцова. Я прозаик и чуть-чуть Саган. А тебя как зовут?

— Никита Штыркин. Я пишу рассказы.

Пульхерия прыснула:

— Пойдём, Штыркин. Я познакомлю тебя с молодыми дарованиями.

— Успеем. Давай посидим.

Мужчина направился к столику. Пульхерия стояла у стойки и смотрела, как он идёт. Её всегда восхищала его способность скрывать свою силу. Он так похож на обычного человека, хотя дальше от человека, чем, например, горилла. Сели.

— Пульхерия, где ты была?

— В смысле?

— Ты исчезла.

— Я влюбилась в смертного. Попробовала жить человеческой жизнью. Экспериментировала. Ну, знаешь… Увлеклась литературой. Что ты пристал?

Мужчина зажмурился. В таком вот идиотизме вся Пульхерия.

— И что случилось со смертным?

— Ты не поверишь — он умер. Пойдём к писателям?

— Ты кого-то почувствовала?

— Нет. Но все они хотят меня трахнуть.

— Естественно. Они же молодые писатели. Ты введёшь меня в их круг?

— Никита Штыркин?

— Именно.

— Пошли. Только фамилию свою не называй.

За большим столом молодых писателей было шумно. На общем фоне выделялись трое: бородатый толстяк из Беларуси, бледный кадыкастый юноша из Кемерово и мелированный хипстер из Брянска.