Как я был Анной

Вице-мэр открыл дверцу кабины и неловко спрыгнул. В зеркало заднего вида Кински наблюдал, как к дяде бегут штурмовики. Вдавив педаль газа, он перешёл на четвёртую передачу. Отпил из фляжки. Положил Стечкина на пассажирское сиденье. Кински знал, что в машине стоит жучок, но всё равно надеялся успеть. Может быть, в следующем году засухи вообще не будет? Или она будет короткой, как в том или позапрошлом году? Никто ведь не знает.

К бараку Кински подъехал через час. Во дворе стояли люди. Банзай, Инга, Алтын Четыре Ведра, Никита Ручеёк, Дотнара, Фома Библиотекарь, Мария, Рихард, Симеон, Иероним и Арнольд. Кински выскочил из кабины и подбежал к толпе. Инга плакала.

— Что случилось?

Ответила Мария. Она смотрела на Кински долгим взглядом, нежно-нежно касаясь им его лица. Её ответ чудовищно не вязался с выражением глаз.

— Петя умер.

— Где он?

— В доме. Сердечко не выдержало.

Кински стащил с головы берет.

— Я привёз воду. Наполняйте всё, что можете. Машину нужно увезти отсюда немедленно.

У Марии подкосились ноги. Рихард подхватил её под локоть. Слова Кински произвели оглушающий эффект. Все бросились к цистерне. Из шланга полилась вода. У людей не было воли Кински. Они просто хотели пить. Напившись, люди легли на землю. Ингу вырвало. Радость пития столкнулась в ней со смертью сына. Полежав, люди побрели за вёдрами, канистрами и тазами. Мария подошла к Кински. Обняла. Поцеловала в щеку.

— Как ты достал эту цистерну?

— Потом, Мария. Иди за посудой. Машину надо увезти.

— А как же другие бараки?

— Другие бараки сами по себе. Мы не знаем, когда пойдёт дождь.

Пока люди набирали воду, штурмовики бесшумно окружили барак. Пять машин погони стояли за воротами, когда Кински садился в КамАЗ. Послышался птичий свист. Он сам придумал этот сигнал. Его предупреждали: барак окружён, сопротивление бесполезно. То есть не бесполезно. Хотя он может даже уйти. Только все остальные останутся здесь. Быдлостанцы не интересовали штурмовиков. Однако перебить их для острастки они могли.

Выпив ковш воды, Кински ушёл за барак. Сел на бревно. Вытащил из кармана кусок газеты и пакетик конопли. Завернул самокрутку. Раскурил. Подумал о засухе. Подумал о дожде. Подумал, что всегда есть шанс. Потом Кински стал думать о Марии. Его сердце потеплело и успокоилось. В пятистах метрах от него майор Роланд закрыл левый глаз. Поймал паузу между ударами пульса. Плавно нажал на курок. Асвацацур Кински выронил самокрутку и умер.

— Майор, цистерну забирать?

— Какую цистерну? Мы ведь её не нашли. Или нашли?

— Нет, майор, мы её не нашли.

В тот же вечер небо заволокли тучи. А ближе к ночи, когда Кински уже похоронили, на землю хлынул дождь. И гром возвещал: «Слава Кински! Слава Кински! Слава Кински!» А может, Марии это просто послышалось.

Как я был Анной

Пермь. 2033-й. Полгода назад меня воскресили. Пришла очередь 1986 года — и вот я здесь. Радоваться бы, но у меня житуха не задалась. Оглядевшись в этом мире, я забухал. Приёмная семья повезла меня к адаптивному психологу. Последнее, что помню из прежней жизни, — дрался. Кама. Лето. Три пацанчика с бакланскими наколками. Девушка. Глаза серые. Не испуганные, а внимательные. Вдруг один пацанчик сзади подлез. Смотрю — небо. Чайка жирная летает. Клюв открывает, а ничего не слышно. Ладно. Чего тут…

Привезли меня к адапхологу. Здание в форме змеи, свернувшейся калачиком. Равнобедренная треугольная дверь. Налево тянется круглый коридор. То есть местами он круглый, местами квадратный, местами параллелограммный, местами овальный, местами трапециевидный, а местами в форме пещеры. Освещён он тоже по-разному. То с потолка, то с пола, то с одного бока, то с другого, то наискосок. Иногда освещения нет вовсе. Или — светящиеся пунктиры. А в одном месте — золотая нитка, и девушка из динамиков читает про Тесея и Ариадну. Ко всему этому я привыкнуть никак не могу. Тут у них всё подчинено одной цели — развитию личности. Единство в многообразии, каждый человек уникален, и всё такое. Страшно поощряется индивидуальность, самобытные проявления, творчество всякое и свободомыслие. Понятно, в духе гуманизма и в рамках уголовного кодекса.

Я, когда оклемался и в Фейсбук залез, сразу к бутылке потянулся. Во-первых, у них здесь нет мужских и женских имён. Типа — они не подчёркивают гендерное неравенство и не разделяют людей по половому признаку. Усатый работяга Мария. Тоненькая девушка Захар. Мальчик Светлана. Как после такого не выпить? Но меня даже не это подкосило. Меня подкосили творческие выделения. Тьфу! Проявления. Например, они выкладывают в сеть фотки собственного говна: еда на входе и на выходе. Или — прыщи. Одна девушка по имени Борис запостила фоточку своей задницы с якобы красивым перламутровым прыщом. А ещё тут все рассказывают интимности и публично советуются про всякое личное. Своими глазами читал на странице у Олега: «Друзья, у моей Анжелы член восемнадцать сантиметров и немного кривой (смотрите фото ниже). Подскажите, какую смазку лучше использовать для анального секса? У меня попка узенькая (смотрите фото ниже), боюсь повредить».