Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки

Тассо: В каком Акрополе?

Димитрий: Вон в том! Вон он, перед тобой! Может, тебе не стоит так налегать на анисовый ликер?

Тассо: Но Акрополь ли это? Может быть, ты просто веришь, что это Акрополь? Откуда ты знаешь, что он реален? И, кстати, откуда ты знаешь, что хоть что-нибудь вокруг нас реально?

Димитрий: Ну вот, опять!

Доводы против откровений

Итак, откуда же мы знаем, что о чем-то знаем, — конечно, если мы действительно хоть что-то знаем?

В Средневековье эта проблема сводилась к вопросу о том, что служит более надежным источником познания: человеческий интеллект или божественное откровение.

Человек упал в глубокую шахту. Пролетев метров сорок, он все-таки сумел уцепиться за тонкий корень и повис над провалом. Однако держаться становилось все сложнее, и вот, отчаявшись, он из последних сил крикнул:

— Эй, есть там кто-нибудь наверху?

Взглянув вверх, он увидел кусочек неба. Внезапно облака на небе расступились, и с небес на землю упал яркий луч света, осветив несчастного.

— Я, Господь Бог, здесь! — прогрохотал голос с небес. — Отпусти корень, и я спасу тебя!

Несчастный, подумав несколько мгновений, с новой силой заорал:

— Эй, есть там, наверху, кто-нибудь еще?!

Когда вы рискуете свалиться в бездну, чаша весов обычно склоняется в пользу разума.

В XVII веке Рене Декарт провозгласил превосходство разума над божественным откровением. Таким образом, считается, что Декарт открыл для себя источник познания.

Возможно, сам Декарт сто раз пожалел о своей реплике «Я мыслю, следовательно, существую», поскольку это единственное, что люди помнят о нем — ну, разве еще тот факт, что он произнес эти слова, сидя в хлебной печи. Кроме того, люди чаще всего неправильно понимают, что философ имел в виду под «мыслю», считая, что он полагал мышление неотъемлемым свойством человеческой натуры. На самом деле он действительно так думал, однако с идеей, скрытой в высказывании, это не имеет ничего общего. К своей идее мышления он пришел экспериментальным путем, с глубоким сомнением пытаясь обнаружить хоть что-нибудь, в чем он мог быть уверен, нечто, в чем не приходилось бы сомневаться. Он начал с сомнений в существовании окружающего мира. Вдруг вокруг ему все лишь снилось или было простой галлюцинацией? Затем он попробовал усомниться в собственном существовании. Однако в своих попытках он все время упирался в тот непреложный факт, что для сомнений необходим сомневающийся. То есть он сам. Он же не мог подвергнуть сомнению собственные сомнения! Да, если бы он немножко видоизменил свою знаменитую цитату и заявил: «Я сомневаюсь, следовательно, существую», то избавил бы себя от множества неверных интерпретаций.

Каждый американский судья призывает присяжных руководствоваться декартовским стремлением к уверенности и подвергать каждое доказательство вины подсудимого столь же сильным сомнениям. Однако присяжные — это не 12 Декартов, и на самом деле судье не интересно, существуют ли у кого-то сомнения в вине подсудимого: его волнуют лишь обоснованные сомнения. Однако даже в этом случае присяжным приходится проводить сложные мысленные эксперименты, напоминающие декартовские.