Кант отдавал предпочтение чистому разуму, и поэтому не видел для себя особой необходимости в чувственных впечатлениях о мире. Неудивительно, что он никогда не покидал родного Кенигсберга, где жил одиноко, следуя неизменному распорядку. Одной из его постоянных привычек была ежедневная послеобеденная прогулка. Кант неизменно прогуливался по одной и той же улице Кенигсберга (позднее она получила название Philosophengang, или «Прогулка философа»). Говорят, жители города часто сверяли часы, лишь взглянув, в каком именно месте улицы он находится в данный момент.
Другой факт гораздо менее известен (возможно, из-за сомнений в его достоверности). Рассказывают, что сторож Кенигсбергского кафедрального собора также сверял время башенных часов, наблюдая за Кантом, совершающим ежедневный променад. Сам же Кант, в свою очередь, проверял время по часам на колокольне собора.
Вот это, мы вам скажем, настоящая путаница анализа и синтеза! И Кант, и церковный сторож были уверены, что получают новую информацию, наблюдая за действиями друг друга. Кант считал, что, взглянув на часы, узнает официальное немецкое время, которое, в свою очередь, выставлялось в соответствии с вращением Земли. Сторож же был уверен, что получает информацию о точном немецком времени, наблюдая за передвижениями Канта, который, по мнению сторожа, отличался неизменной пунктуальностью. На самом же деле оба приходили к аналитическим умозаключениям, верным по определению. Умозаключение Канта: «Я отправляюсь на прогулку в 15.30» в реальности сводилось к аналитическому суждению «Я иду на прогулку, когда я иду на прогулку» — поскольку Кант определял, что наступила половина четвертого, по часам, которые выставлялись в соответствии со временем начала его променада. Сторож, делая вывод: «Мои часы идут правильно», на самом деле утверждал: «Мои часы показывают то, что показывают»: ведь он проверял их точность по времени начала прогулки Канта, который, в свою очередь, отправлялся гулять, сверяясь с часами.
Что же насчет весьма остроумного замечания Димитрия о том, что дважды два — четыре? Действительно ли это аналитическое утверждение, верное по определению? Является ли сумма двух и двух частью определения числа четыре? Или это синтетическое суждение? Дает ли оно нам новые знания о мире? Приходим ли мы к этому умозаключению, отсчитав два предмета, затем отсчитав еще два и, наконец, пересчитав получившуюся кучку? Именно так делают представители племени вухуни, обитающего где-то в дебрях Австралии.