Как выжить в тюрьме

О всевозможных мелочах и автокатастрофах я уже и не говорю. Машины, вне зависимости от марок и стоимости, бились, как консервные банки, и почемуто находился в них не ктото другой, а именно я.

В связи с машинами вспоминается забавный случай. Я вез по вечернему Киеву пастора из Миннесоты. Улица (кстати, в районе Подола) резко поворачивала налево. В то время я ещё только учился водить и перед поворотом перепутал педали, нажав на газ вместо тормоза. Автомобиль выскочил на тротуар, огибая столб и группу прохожих, слегка оцарапал правым крылом угол здания и, спрыгнув с бровки, громко плюхнулся на проезжую часть.

Американец долго молчал, а потом осторожно спросил:

— А Вы всегда так поворачиваете в этом месте?

— Ну да, — ответил я равнодушным тоном, с трудом оторвав взмокшую от пота рубашку от спинки кресла.

Когда я приехал в Соединенные Штаты, первое, что при встрече сделал мой пассажир, — так это молча вручил мне ключи от «Бьюика», чтобы было на чем ездить по дорогам Америки. Я начал было отнекиваться — мол, не знаю местных законов и правил дорожного движения. На что американец ответил:

— Я помню, как Вы поворачивали на Украине. Поверьте — на наших дорогах Вам ничего не грозит.

Обрывки воспоминаний яркими красками вспыхнули на холсте памяти, пока я неторопливо устраивался на холодном, деревянном помосте, напоминавшем по внешнему виду миниатюрную сцену размером два метра на три (при общих размерах тюремной камеры два с половиной на три и высотой около трех).

Теоретически в такой клетке должны были содержать не более трех человек. Нас же было пятеро, а в отдельные дни количество заключенных доходило до восьми. В то время, когда одни спали — другие вынуждены были стоять возле двери. Вода в трубе включалась из коридора. Там был расположен кран, который надзиратель поворачивал, устав от криков из камер:

— Два. Восемь.1 Воду включи.

— Два. Три. Сделай больше напор.

— Два. Девять…

И так целый день. Вода была жизненно необходима — чтобы утолить жажду, смыть после себя нечистоты, помыться и постирать нательные вещи. И всё это на крохотном пятачке внутри камеры возле рыжеваточерной дырки в полу, выполнявшей функции унитаза.

В тюрьме часов нет. Они относятся к разряду запрещенных предметов, за которые, если найдут, можно спокойно остаться без почек. Однако заключенные всегда с точностью до получаса знают, который час.

После десяти вечера воду перестают включать, и надзиратели отправляются смотреть телевизор. Включают её только утром, когда тюремщики выспятся и соблаговолят повернуть краник возле двери.

В шесть утра камеру переворачивают вверх дном, и всех арестованных обыскивают в коридоре. Ещё несколько обысков в течение дня, а вечером — очередной пересчет заключенных, но только уже без шмона. Людей тасуют, как карты в колоде, перебрасывая из камеры в камеру по несколько раз на день.

Дважды в сутки приносят кружку сырой, слегка подкрашенной заваркой воды под громким названием «чай» как дополнение к тюремному пойлу, весьма отдаленно напоминающему еду. Да и его не дают толком поесть — на допросы принято забирать до утреннего приема пищи, а возвращать обратно в камеру — после вечернего. Чему удивляться? В КПЗ всё построено так, чтобы человек сник и сломался.

Как оказалось, привыкнуть к отсутствию воздуха намного труднее, чем к отсутствию продуктов питания. Камеру переполняли запахи пота и человеческих испарений плюс курение сокамерников, совершенно не заботящихся о собственном здоровье. Так как сигареты с фильтром на КПЗ запрещены, то публика курила либо дешевую «Приму», либо крутила самокрутки из обрывков газет, набивая их табаком, собранным из найденных окурков. Всё это, многократно умноженное на отсутствие вентиляции да маленькое окно, наглухо заваренное листами металла, создавало нестерпимую вонь.

Ещё одно неизбежное зло — полное отсутствие естественного света. Солнце над головой заменяла тусклая лампочка, круглые сутки горящая в зарешеченной кобуре под потолком, от которой очень быстро падало зрение.

Со вшами Бог миловал, а с клопами мы договорились. Они меня не кусают, я их не давлю. Довольнотаки забавные, но злобные существа. Кто сказал, что клопы безмозглые твари? Плюнь ему в морду. У них мозгов побольше, чем у некоторых сокамерников.

Клопы рассматривают человека как пищу и оценивают его исключительно с этой точки зрения. (Собственно говоря, и люди рассматривают друг друга похожим образом). У них своя стратегия и своя тактика поедания человека. В одном месте они выпивают кровь на завтрак, в другом — на обед.

Бороться с клопами бессмысленно — это всё равно, что воевать с дождем. Об их живучести ходят легенды. Согласно одной из них со дна затонувшего четыреста лет тому назад судна подняли сундук с драгоценностями. Среди вещей, поеденных ржавчиной и затянутых плесенью, оказались клопы, которые на свежем воздухе потихоньку оклемались и с не меньшим аппетитом, чем четыре века назад, принялись за людей. Такие себе маленькие монстрики.