Как выжить в тюрьме

В десять утра Жорика заказали без вещей, и он ушел на следственку знакомиться с делом. Около одиннадцати Юра полез вешать веревку, как мы думали, для сушки белья, а в результате завис на ней сам. До сих пор удивляюсь, как самодельная веревка выдержала такой большой вес, тем более, что Юра сиганул в петлю с верхней нары, к тому же с разбега. Я обернулся, услышав едва различимый, странный и неприятный звук, словно ктото сломал карандаш, зажав его между пальцами. Оказалось, это хрустнули Юркины позвонки.

Больше всех расстроился, как всегда, Жора, вернувшийся в камеру, когда Юру уже унесли и всех заказали с вещами.

— Вот так — ни с того, ни с сего, не попрощавшись… — Жора задыхался от возмущения. — Почему мне так не везет? Как сидеть, так мне, а как чтото интересное происходит, так всегда без меня!..

Камеру разбросали. В некотором смысле мне повезло — я переехал в другую хату вместе с Григорием Степановичем, известным финансистом лет шестидесяти, чье материальное благополучие многим не давало спокойно спать. Дядя Гриша оказался на редкость проницательным человеком. Он словно прочитал мои мысли:

— У каждого своя дорога домой. Он сделал свой выбор, мы сделали свой. Нужно держаться.

Я это и так понимал. Выйти на свободу с наименьшими потерями, со здоровой психикой и в отменной физической форме — вот задача, которая стояла передо мной. Юре тюрьма не понравилась, и он своего добился — покинул тюремную территорию. Как бы там ни было, а он уже на свободе.

Я сидел на нарах, медленно перебирая четки, сделанные из тюремного хлеба, и напряженно думал, всматриваясь в лица сокамерников. Неужели всем нам суждено вот так, как Юра, покинуть тюремные стены?

Слова дяди Гриши вывели меня из оцепенения. Я четко осознал — мой путь другой. Суицид — удел людей со сломленной волей или просто больных. Мой путь — это путь жизни вне зависимости от того, что и кто будет меня окружать.

Да, неприятно видеть мертвым того, с кем разговаривал за несколько минут до того, как все случилось. Особенно, когда превращение живого человека в мертвеца происходит у тебя на глазах. Смерть любого живого существа всегда неприятна, и привыкнуть к ней невозможно. Смерть — всегда боль, острая, пронзительная, разрывающая в клочья безмолвным криком барабанные перепонки. Абстрактные размышления о том, что смерть является неотъемлемой частью жизни, в реальности оказываются совершенно бесполезны, когда видишь её перед собой.

За тюремной решеткой нервы натянуты до предела. Любое неосторожное слово или действие может привести к взрыву среди заключенных. Что уж говорить, когда ктолибо из пассажиров, пусть добровольно, но уходит из жизни… Я видел это и понимал, что не имею права терять контроль над собой, что любая суета выматывает и ослабляет, что нельзя делать непродуманные шаги, а мозг обязан работать четко и ясно. Мне была жизненно необходима хорошо продуманная и, главное, применимая на практике программа выживания в экстремальных условиях тюремного заключения. Как оказалось, ни в тюрьме, ни, тем более, на свободе её не существовало. Каждый действовал интуитивно, периодически разбивая лоб об одни и те же стены, хотя, обладая элементарным пониманием происходящего, этого можно было бы без труда избежать. Выход напрашивался сам собой — раз такой программы нет, значит, нужно её создать самому.

Я рылся в прошлом, восстанавливая в памяти и анализируя любую информацию, связанную с выживанием в экстремальных ситуациях, вспоминая, как поступали известные мне люди, попав в переделку. Здорово пригодился собственный армейский опыт, опыт заключенных со стажем и тех, кто успел побывать на фронте и в сталинских концлагерях. Что говорить — среди местной публики хотя и редко, но всётаки встречались яркие и интересные люди.

Постепенно, разрабатывая программу выживания в столь специфичных условиях, я решил отклониться от первоначального плана и описать тюремную жизнь такой, какой я увидел её. Коегде мне пришлось сознательно изменить факты и, конечно же, поменять имена, дабы невзначай не навредить тем, кто отбывает свой срок или продолжает творить чудеса на свободе.

Я часто думал, не отложить ли написание книги до выхода на свободу. Наверняка работа получилась бы значительно лучше и была бы написана более ровно и объективно. Однако это была бы уже совсем другая книга. К тому же, я не уверен, захочу ли после освобождения, пусть даже мысленно, возвращаться сюда.