Сам он сел под березу, росшую у забора, прислонился к ней спиной и задремал.
Не успела какашка досчитать до двенадцати, как начала задыхаться. Раньше ветерок сдувал и уносил от нее запах, но теперь она, упакованная в фантик, была предоставлена самой себе. Сначала ей почудилось, что от нее воняет протухшими яйцами, потом скисшей капустой.
Какашка шмыгнула носом. Художник ущипнул ее.
— Идет! — предупредил он.
Было слышно, как открывается калитка. Какашка раздвинула края фантика и увидела, что из калитки вышла девочка в белых гольфах и белом платьишке. Какашка сразу узнала ее.
Художник тут же подскочил к ней, любезно виляя бедрами.
— Девочка, а девочка, как тебя зовут? — засюсюкал художник.
— Матрона, — насупившись, ответила девочка.
— Матрона — прекрасное русское имя, — закартавил художник, растягивая слова.
Девочка продолжала смотреть на художника из-под бровей. Художник завилял еще сильней, запел что-то неразборчивое себе под нос и подтянул веревку на штанах.
— Матрона, хочешь конфетку — очень вкусную? — с этими словами художник протянул девочке какашку.
— Я такие не ем, — девочка наморщила свой маленький носик.
— А какие ты ешь? — художник почесал голову.
— Не такие, — ответила девочка.
— А какие? — чуть не разозлился художник.
— Не такие! — крикнула девочка и скрылась за калиткой.
— Не по фантикам конфетки судят! — крикнул художник ей вслед.
Какашке захотелось сгинуть — подпрыгнуть, зацепиться за облако, похожее на кораблик, и уплыть на нем. Как могла девочка, выкакавшая ее на свет, не узнать собственную какашку? Теперь художник подумает, что ее выкакала собачка, и откажется делать из нее произведение искусства.
Художник снял с нее фантик, скомкал его и выкинул в крапиву. Он задумчиво посмотрел на какашку, обессилено лежащую у него на ладони, передвинул травинку из одного уголка рта в другой.
— Идея! — тихо воскликнул он и снова присел возле березы.
У какашки отлегло от сердца — художник что-то придумал.
— Идеи — вот что главное, — разжевывал он травинку. — Даже деньги не так важны, как идеи. Деньги без идей — все равно, что фантики без конфет.
Художник почесал живот и продолжил:
— Идея сама по себе — вот квинтэссенция современного искусства. Не важно, что из нее получится. Пусть даже какашка. Главное — чтобы она была новой. Великую идею можно даже не воплощать, она сама по себе прекрасна, — бормотал он.
— А это… — поджала хвостик какашка. — Расскажи мне, пожалуйста, про свою идею, художник…
— Еще чего! — встрепенулся он. — Стану я рассказывать о своей прекрасной идее всяким какашкам.
— Но как же я узнаю, что она прекрасна? — спросила какашка. — Мне ведь она не видна.
— Мне она тоже не видна, — захохотал художник. — Идея и не должна быть видна.
— Но как же… — снова заикнулась какашка.
— Если идея исходит от меня — великого русского художника, она уже сама по себе прекрасна! — захохотал художник.
Какашка смутилась, а потом подумала — раз она все равно ничего не смыслит искусстве, то не ее ума это дело. Пусть художник делает из нее ягоду, а она будет ему подчиняться.
Художник положил какашку на землю, вытер руку о штаны, порылся в кармане и выудил из него спичечный коробок. Высыпал спички на ладонь, почесал голову со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул.
Как же удивилась какашка, как же закричала от боли, когда художник воткнул в ее спичку.
— Ай! Больно!
— Так надо, — ответил художник и воткнул в нее еще спичку.
— Больно же… — кричала какашка, а художник все втыкал в нее спички, пока не вышел весь коробок.
— Какая ты нетерпеливая, — укоризненно сказал он. — Просишь сделать из тебя ягоду, а сама не можешь потерпеть.
— Но теперь я совсем не похожа на ягоду, — захныкала какашка. — Я похожа на колючку.
— Это промежуточный этап, — сказал художник.
Он сорвал лопух и принялся лениво себя обмахивать, а потом захрапел. Какашка же решила, что лучше ей действительно потерпеть. Не зря говорят, что красота требует жертв.
Погода стояла чудесная, и скоро должен был зацвести малиновый куст. Какашка радовалась этому, предчувствуя свое второе рождение.
Но тут какашка услыхала жужжание. Она подняла голову и увидела, как в небе блеснуло переливчатое брюшко. К ней приближалось какое-то существо.
Оно хотело опуститься прямо на какашку, и уже приветственно потирало в воздухе передние лапки, но одна из спичек чуть не прокололо ему брюшко. Тогда существо село на землю рядом с какашкой, ослепив ее своим блеском.
— Ты кто? — гнусаво спросило существо.
— Я — какашка, — скромно ответила она и тут же поправилась, — пока еще какашка, но скоро стану ягодой.
— Ягоды меня не интересуют, — прогнусавило существо. — Разреши представиться: я — навозная муха. Так сказать, имею честь… честь… жжж…
Муха отставила назад лапку и сделала реверанс.
— Как это — навозная? — удивилась какашка.
— Сижу на коровьих какашках, так сказать, — ответила муха.
Какашке показалось невероятным, чтобы существо с таким красивым брюшком сидело на какашках.
— Зачем ты воткнула в себя спички? — спросила муха.
— Это не я, а великий русский художник.
— Какой еще художник? — спросила муха.