Капитаны ищут путь

«Доброй ночи, дорогой Фритьоф», — тихонько сказал Амундсен.

ЗЕМЛЯ КОРОЛЯ УИЛЬЯМА

Линдстрем поднимался первым. Слышалось «чмыханье» примусов и приглушенные проклятия, затем — ровное гудение пламени, стук сковородки и кофейника, затем — шипение сала и, наконец, громовой возглас:

— Кушать подано!

Этот уроженец маленького Хоммерфеста был таким коком, что даже парижские классики кулинарии не могли бы сравниться с ним. По крайней мере, в это твердо веровала команда «Йоа». Что же касается хлеба, который он изготовлял каждое утро на… примусе, то и у самого Хансена, известного в Осло пекаря, потекли бы, верно, слюнки. По крайней мере, у команды «Йоа» они текли.

— Кушать подано! — И обитатели крохотной яхты, благословляя Линдстрема, примащиваются пить утренний кофе. Они пьют его с заспанными лицами. Но вот, как всегда, самый молодой из них (ему нет еще и двадцати пяти), Густав Вик, «отмачивает» свою первую шутку, и все хохочут. Улыбается и капитан. Это здорово, когда для трудного дела подбирается такой веселый, работящий, сговорчивый народ. Пожалуй, хорошо и то, что команда невелика: у каждого хлопот много, и дни летят неприметно.

На «Йоа» пятеро земляков Амундсена и один датчанин. Датчанин, премьер-лейтенант Хансен, — навигатор и геолог. Однофамилец его, Хельмер Хансен — второй штурман, давно просоленный в море, как и его прямой начальник Антон Лунд. Антон Лунд на «Йоа» первый штурман. Он самый старший, ему под пятьдесят. Стало быть, на нем лежит и кое-какое попечение над такими мальчишками, как Густав Вик. Но Вик не очень-то любит опеку. Он только и думает, как бы выкинуть забавную штуку. Э, Антон Лунд ничуть не сердится, когда этот магнитный наблюдатель избирает объектом своих незлобивых «наблюдений» его самого, старого гарпунщика полярных морей… Ну-с, и еще один моряк — Педер Риствед, амундсеновский погодок. Педер весь день либо с мотором возится, либо пишет в журнале метеорологических наблюдений.

В первое утро близ острова Бичи на «Йоа» проходило все обычным порядком, точно так же, как в прежнюю якорную стоянку у острова Диско, близ Гренландии. Только теперь накопилось больше впечатлений. Было о чем потолковать за завтраком: как миновали самое северное поселение европейцев на 73°31′ северной широты, про береговой знак «Чертов большой палец», и как повстречались с датской экспедицией Эриксена, и как петляли в Ланкастерском проливе, пока не бросили якорь в бухте Эребус.

После завтрака Амундсен с частью команды съехал на берег, и тогда все вспомнили и Джона Франклина и тех, кто погиб, разыскивая его.

Рухнувший домик напомнил морякам «Йоа» о командоре Пеллене. Осенью 1854 года командор оставил в хижине провиант и снаряжение для эскадры Белчера, искавшей Франклина. Четырьмя годами позже неподалеку от Нортумберлендского домика Мак-Клинток положил по просьбе вдовы Джона Франклина памятную мраморную плиту. Моряки Амундсена стояли на суровой земле острова Бичи и, сняв шапки, читали надпись, начертанную на мраморе:

Памяти

Франклина, Крозье, Фицджемса

и всех их доблестных товарищей, офицеров и сослуживцев, пострадавших и погибших за дело науки и во славу родины.

Этот памятник поставлен близ места, где они провели первую полярную зиму и откуда выступили в поход, чтобы преодолеть все препятствия или умереть.

Он свидетельствует о памяти и уважении их друзей и соотечественников и о скорби, утоляемой верой, той, которая в лице начальника экспедиции утратила преданного и горячо любимого супруга.

Господь ввел их в тихую пристань, где всем уготовано вечное успокоение.

Моряки надели шапки. Капитан указал на повалившееся надгробие. Ребята с «Йоа» без слов поняли. Они принялись за работу и привели могилы в порядок, но украсить их ничем не могли — остров был гол и пустынен.

«Йоа» и двух суток не стояла у острова Бичи. 24 августа она уже зарылась в туманы пролива Барроу, моряки снова чередовались на шестичасовых вахтах, и капитан наравне с прочими отстаивал положенное время, ухватившись за рукоятки штурвала.