Картежник

— Я так понимаю, Олег, что они еще долго будут выяснять отношения. А я человек немолодой и хотел бы устроиться поудобнее. И еще я так понимаю, что вам в любом случае достанется торцевая комната. Она меньше других и к тому же вся на виду. Я, с вашего позволения, займу комнату рядом…

— Там буду жить я! — немедленно вмешался Иванофф.

— К вашему сведению, рядом с торцевой — две комнаты. Одну из них можете занять вы, а я расположусь с вами дверь в дверь, вернее, учитывая отсутствие наличия дверей, — дверной проем в дверной проем. Не беспокойтесь, меня вы не стесните, я привык находиться под контролем компетентных органов и даже нахожу в этом некоторую прелесть.

Петр Иванович побагровел, но ничего не ответил.

Казин подхватил вещмешок и зашел в комнатенку, а вернее — нишу в конце коридора. Другие комнаты хоть побольше были, а эта — чулан чуланом! Да и впрямь вся на виду. Не хотелось здесь распаковываться, тем паче что остальные и вовсе с голыми руками сюда заявились, только у баронессы сумочка да у еврея портфельчик. Иванов немедленно занял соседнее помещение, а Пресняк расположился напротив. Снял штиблеты, поставил возле входа, а портфель засунул в самую глубь комнаты. Демонстративно уселся на пол, по-портняцки подогнув короткие ножки.

— А здесь ничего, уютненько! Только гвоздя Для шляпы не хватает.

Галактоход мчал сквозь космическую тьму, отсчитывая пятый миллиард километров.

Глава 2 ЕХАЛИ МЫ, ЕХАЛИ

Ничто так не выматывает человека, как вынужденное безделье. Любой чиновник может подтвердить эту нехитрую истину. «Хуже нет, чем ждать да догонять» — говорит пословица. А тут приходилось разом и ждать и гнать, да еще так, что неясно — едешь ты или до сих пор инопланетина с места не сдвинулась, и персонал, обязанный обеспечить комфортное бытие, толчется около неприступных стен.

Угомонившись, дипломаты разбрелись по нишам, и на некоторое время наступила тишина. Казину ужасно хотелось как бы между прочим пройтись по коридору и глянуть — уселись ли высокопоставленные особы на пол, или они по-прежнему стоят, сохраняя неприступный вид. Очень это было любопытственно узнать… Есть в отечественной ментовке такое место — блоховник, что-то вроде карцера в подвале, но удивительно грязного и сырого, где принципиально никогда не делают уборки. Пол там покрыт толстым слоем жидких нечистот. Драчливых и непокорливых запихивают туда и дают постоять ночку. И если человек не выдержал и сел в эту грязь, то наутро с ним можно делать, что угодно. Есть, впрочем, и такие, что сразу и с готовностью валятся в зловонную кашу. Это самые отпетые, нечто вроде Симеона Пресняка, который с таким удовольствием расположился напротив Петра Ивановича, да еще и штиблеты снял.

В единственный сколько-нибудь прикрытый угол Казин поставил рюкзачок, а сам присел рядом. Положеньице складывалось щекотливое: все и все на виду у всех и даже на минуту не уединиться. Была бы дверь, можно было бы разобрать рюкзак, одеяло достать и полотенце. Они хоть и разодранные сдуревшей Ганной, а все не на полу сидеть, а по-человечески, как на пляже. Опять же, фиговина и малявина — предметы самые необходимые, упакованы не в сдутом галактоптере, а прямо в вещмешке. И жратва там кой-какая имеется… Вытаскивать подобные вещи под недреманным оком Петра Ивановича Казину очень не хотелось.

Словно подслушав казинские мысли, Иванов возник в проходе и, бросив изучающий взгляд на рюкзачок, поманил Казина.

— Осторожнее с этим… Пресняком, — оглушительно зашептал генерал в самое ухо. — Он старый диссидент, из самых зловредных.

— Так это сейчас модно! — не выдержал Казин. — Сейчас западло диссидентом не быть. Любую газетку почитайте.

— Мода проходит. Родина остается! — афористически изрек Иванов.

— Высоко сижу, далеко гляжу! — напел из своего закута Пресняк. — Господин Иванов, неужели вы так не уверены в стойкости ваших сотрудников, что должны ежечасно проводить политинформацию?

Петр Иванович скривился, но сделал вид, что не расслышал.

— Все понятно?

— Ага! — сказал Казин. — Только сейчас мне спать охота.

— Так утро ведь!

— А и что? Я, может, целую ночь телогрейку пылесосил, вы же мне фрака нового не выдали.

— Правильно не выдали, — возразил Петр Иванович. — Никто не знает, отчего они нас сюда пустили. Нарядили бы тебя во фрак, а они бы тебя не признали — и все, конец переговорам. Нет уж, в телогрейке понадежнее.

— Ну, пускай, я разве против? Только у меня все равно так: в поезд сажусь — сразу на верхнюю полку и храпака давить. Что еще делать в дороге-то? Другие пить начинают, но я — завязал. Я так скажу: человечество спасать нужно на трезвую голову, а то хуже гибели получится. — Олег облапил любимый абалаковский рюкзачок и склонил на него голову, давая понять, что больше разговаривать не намерен.

— Ладно, — сдался генерал. — Спи. А я покуда с этим бывшим одесситом покумекаю. Зря мы его тогда из страны выдворили, теперь не знаешь, как и разбираться…