Катафалк дальнего следования [Сборник]

«Вы приехали арестовать меня?» – этот вопрос был единственным на листке, но зато написанный большими буквами. Лев Иванович с облегчением вздохнул – дело сдвинулось с мертвой точки – и ответил:

– Пока что задержать до судебного решения. Но я бы посоветовал вам, Виктор Вячеславович, сотрудничать со следствием и честно рассказать о том, что произошло. Это и ради вас, и ради Светланы. Если это вы причастны к гибели Тани, то лучше всего не усугублять ситуацию и во всем признаться. Это уменьшит вашу вину и снизит срок наказания. У вас есть с кем оставить девочку? – наконец-то задал Лев Иванович вопрос, который его так долго мучил. – Или нам придется обратиться в социальные службы, и тогда уже они будут решать, куда определить Свету.

Пономарев снова что-то написал, и Гуров, прочитав, ответил:

– Давайте я попробую договориться с Евгенией Селюниной. Может, она возьмет девочку к себе на время, а потом мы уже решим вопрос в зависимости от того, как будут обстоять ваши дела.

Виктор кивнул, а потом снова начал что-то быстро писать. Гуров ждал. Он понимал, что именно сейчас наступит момент истины. Конечно же, косвенные улики, собранные против подозреваемого, не могли сыграть большой роли в деле, и опытный адвокат вполне мог бы опровергнуть все доводы обвинения против его клиента… Но Гуров подозревал, что если даже Виктора выпустят, то им вплотную займутся люди Кисета. Это сейчас они ничего о нем не знают, но рано или поздно они на него все равно выйдут. Так что лучше уж Пономареву отсидеть за убийство, чем быть убитым людьми Кисета. По всей видимости, те же самые мысли посетили и самого Виктора, потому что когда он спустя пять минут протянул Гурову блокнот, Лев Иванович прочел следующее:

«Я не хотел убивать Таню. Это получилось случайно, сам не знаю как. Просто я сильно расстроился. Я знал, что она губит себя наркотиками, знал, что она вышла замуж не по любви. Она всегда любила только одного человека. Но он умер, и Таня утратила смысл жизни. Я думал, что я и Света сможем помочь ей пережить потерю Олега. Но она решила по-другому. Она всегда была упрямой и все решала по-своему. Я долго и терпеливо ждал, когда она вернется к нам, писал ей, что мы ее ждем. Но она и слышать ничего не хотела. Тогда я решил увезти ее насильно и даже уже купил билеты. Мы встретились в кафе, но она снова отказалась ехать. Мы поругались. Я знал, где она живет, и поехал к ней на квартиру, чтобы попытаться еще раз ее уговорить, но уже без свидетелей. Муж ушел, и я решил подняться к ней в квартиру. Адрес Тани я узнал уже давно, через Марию Семеновну, маму Тани. Сказал ей, что хочу выслать Тане посылку с ее вещами, которые остались у меня. Квартира была открыта, и я вошел. Дверь я не захлопнул. Она была дома, но разговора не получилось. Мы с Таней снова поссорились. Она была в неадекватном состоянии. Наверное, под действием наркотиков. Она смеялась надо мной, говорила жестами, что не любит ни меня, ни Свету и не станет с нами жить. Говорила, что нынешняя жизнь ее вполне устраивает. Говорила, чтобы я не лез не в свое дело и что если я не перестану преследовать ее, то она заберет у меня Свету. И тогда… Тогда я вышел из себя. Я не хотел, чтобы она и дальше жила такой жизнью – медленно губила себя, не хотел, чтобы она забирала мою дочь и та видела, что представляет собой ее мама. Я убил Таню, потому что любил ее. Я убил Таню, потому что люблю Светочку. Но я не хотел этого – не хотел ее убивать!»

Пока Лев Иванович читал признание, Виктор в это время встал и ушел в одну из боковых комнат, потом вернулся и положил рядом с Гуровым на столик бумажный сверток. Лев Иванович догадался, что в этом свертке находится, и вопросительно посмотрел на Пономарева. Тот кивнул. Гуров аккуратно развернул газету и увидел статуэтку футболиста, которая была помещена в целлофановый пакет.

– Телефон Татьяны тоже у вас? – спросил полковник, глядя в грустные глаза Пономарева.

Тот кивнул и, забрав блокнот у Гурова, написал: «Я отдал его Свете. Он дорогой, новый. Симку поменял, старую выбросил, все, что было в самом айфоне, удалил. Сказал дочке, что мама незадолго до смерти передала ей телефон в качестве подарка. Сказал Свете, что Таня сильно болела и умерла. А телефон пусть останется ей на память».

Гуров понимающе покивал, потом спросил:

– Ну, так как – звоним Евгении насчет Светы или все-таки мне следует связаться с местными социальными службами? Впрочем, я все равно должен буду сообщить им о создавшейся ситуации. Пусть они с Женей сами договариваются. Вы пока, Виктор Вячеславович, соберите вещи и себе, и Свете, а я выйду и переговорю с Евгенией насчет девочки. А дочке сами что-нибудь скажите. Конечно, это дело ваше, что сказать, но я считаю, что не стоит врать ребенку. Правда – она хоть и горькая, но все же лучше, чем ложь. Девочка она умная – поймет. А вот если соврать, то она, когда вырастет, не поймет ваш обман. И тогда вы ее можете потерять уже навсегда.