Казанова в Петербурге

Чулочница беспечно рассмеялась:

— Графа уже нет. Граф уехал в Варшаву и не захотел взять меня с собой.

Кавалеру все стало ясно: красотка рассчитывала на его кошелек, который, к сожалению, был пуст.

— На графе свет клином не сошелся, — напомнил он. — Неужели вы не сыскали другого поклонника?

— Здесь у всех знатных московитов уже есть французские содержанки, — вздохнула она. — Большая конкуренция. Я могла бы вернуться в Париж, но кто оплатит дорогу?

Стоя в толпе, они смотрели на танцующих, ожидая своей очереди. Среди гостей возникло легкое замешательство, по залу зашелестело: «Императрица…» Мигом забыв о Барэ, кавалер встрепенулся. Он выпрямился во весь свой немалый рост, высматривая поверх голов венценосную самодержицу.

Вот она, — сказал кто-то сзади. — Думает, будто в маске ее никто не узнает. Но Орлов без маски и следует за нею, как тень.

Действительно, по залу прогуливалась Екатерина. Нет, не ради Барэ он проделал тысячи миль и мчал в Петербург по трескучему русскому морозу. Желанный миг наступил скорее, чем он ожидал, внезапно, но врасплох не застал. Сердце кавалера радостно затрепетало. К нему приближалась императрица. Гости делали вид, будто не узнают ее, однако почтительно расступались и провожали глазами. Екатерина была невысока и довольно полна; на узких губах ее — единственная часть лица, не закрытая маской — играла улыбка. Ее движения были плавны, походка медлительна; широкая одежда не позволяла видеть ничего. Сзади шествовал великан-гвардеец с красивым, нахальным лицом, победно оглядывая окружающих.

Кавалер приосанился и выпятил грудь, страстно желая, чтобы императрица заметила его. Екатерина походила по залу среди огромной толпы, изображая гостью и с интересом наблюдая за происходившим. Направляясь к выходу, она прошествовала невдалеке от кавалера, и сквозь прорези маски в него вперились цепкие глаза. Их взоры скрестились. Неуловимый миг они были одни в зале. У кавалера захватило дух: сомнений не могло возникнуть, им любовалась женщина; безошибочным чутьем он угадал любопытство и удовольствие, мелькнувшее во взгляде императрицы. Громадный Орлов тут же заслонил бесценную спутницу, весьма хмуро глянув на дерзкого незнакомца, и увел ее прочь.

Не слушая щебет Барэ, кавалер еще долго наблюдал за Екатериной, следя, как в соседнем зале она подсела сзади к группе гостей, незаметно прислушиваясь к их беседе.

— Царица рискует услыхать слишком откровенные высказывания о себе, — заметила чулочница.

— Государям это иногда небесполезно, — тонко улыбнулся кавалер.

Барэ звала кататься по городу, как это здесь принято. Он был так полон Екатериной, что не вслушивался. Императрица занимала все его помыслы. Как горделиво выступал следом за нею Орлов! А ведь это место не дается навечно, рано или поздно его может занять кто-нибудь другой. Следовательно, не теряя времени, добиваться представления ко двору. Завтра же он отправится с визитами к людям, в силах коих помочь ему.

Ночь он провел у своей чулочницы.

ГЕНЕРАЛ МЕЛИССИМО

Среди других у него было рекомендательное письмо к княгине Дашковой, молодой даме высшего круга, близкой к императрице и, по словам певицы Лолио, большой любительнице итальянской музыки. Разодевшись в бархат и кружева, унизав пальцы сверкающими кольцами, накинув на могучие плечи шубу Карла Бирона, кавалер уселся в сани и не без опаски доверил себя искусству возницы. Никаких происшествий за время пути не случилось за исключением того, что лошадь уронила на снег несколько ржавых шаров.

По дороге кавалер вспоминал оперы, какие доводилось ему слушать, чтобы пленить знатную меломанку. Однако его ждало разочарование: княгиня оказалась в отъезде. Та же Лолио дала ему письмо к артиллерийскому генералу Мелиссимо — бывшему ее покровителю, и кавалер велел отвезти себя в Литейную часть, где стояли артиллеристы.

Суровое лицо генерала мечтательно затуманилось при имени г-жи Лолио. Прием кавалеру был оказан любезный; его оставили обедать. Жилище генерала приятно удивило гостя: в центре Петербурга он нашел дом совершенно во французском вкусе. Хозяйка, одетая по моде не столь давних лет, прилично изъяснялась по-французски и имела манеры если и не совсем светские, то вполне достойные. Гостя представили собравшемуся к столу обществу как парижанина, путешествующего ради своего удовольствия. Решив всех очаровать, кавалер быстро завладел разговором и поведал московитам о своих недавних встречах с королем Фридрихом, о беседах с Вольтером и Руссо, о придворных забавах в Фонтенбло. Гости примолкли, внимая. Особенное впечатление рассказы кавалера произвели на брата хозяина, директора Московского университета, и его жену, урожденную княжну Долгорукую, — возможно, потому, что они лучше остальных понимали французскую речь-скороговорку. Уже выйдя из-за стола, они продолжали расспрашивать его о французской литературе, главным образом о Вольтере, но кавалер краем глаза заприметил, что в соседней комнате готовятся приступить к «фараону», и весь интерес к литературной беседе у него пропал.