Кентавр и Маруся

Перед самым отъездом снова созвал артистов и, как всегда, зачитал несколько пламенеющих строк из своей потрепанной Библии. На сей раз была оглашена Песня царя Соломона о суете сует.

— «Все суета сует, — читал нараспев, — и ловля ветра… и томленье духа…»

21 октября 1915 года фургоны с надписью «Знаменитый на весь мир шапито…» тронулись в путь. Они пересекли Двину и пропали в чахоточной сиреневой дымке. На размокшем от дождя поле чернел огромный круг, водяной обруч, вытоптанный лошадьми, да разорванная ветром афиша, на куске которой еле видна была размытая фигура белорусского великана, нежная фигурка лилипутки в розовом с оборочками платье с кружевами и стеклярусом, сшитоморой Блюмкиной, и загадочные слова «… …».

Все цирковые уехали, только Лука отказался покидать родные места, с его-то кочевать — ни в фургон не приютишься, а согнутым в три погибели далеко не уедешь. Да и где найти такие кровати в дороге, какую сколотил ему его добрый дедушка, подарив на совершеннолетие.

Так и стоял на росстани белорусский великан коломенской верстой, опустив руки, глядя вдаль, пока последний фургон, маленький, как блоха, не скрылся за поворотом. Цирк уехал, унося с собою праздник, незамысловатые веселые песенки, смех детей, ржанье лошадей, отлучив от семьи непутевого сына и Филарета, да пребудет ему удача в скитаниях, пусть ангел не оставит его на кривых дорогах жизни.