«Она самая прекрасная, самая желанная, самая удивительная на свете! – думал халиф, любуясь тем, как Джамиля болтала и грызла твердую, но сладкую грушу. – Как бы я хотел, чтобы она позволила мне поцеловать себя… О Аллах милосердный, я мечтаю о ней, но боюсь спугнуть ее, словно дикую серну! Как же мне быть?»
Точно в ответ на эти мысли халифа Джамиля отложила грушу и каким-то новым, оценивающим, невероятно страстным взглядом окинула Гаруна аль-Рашида. Он понял, что иной возможности может и не представиться и, склонившись, запечатлел на самых прекрасных устах в мире первый поцелуй.
Едва слышный вздох вырвался из груди девушки, но губы уже искали новых поцелуев. Джамиля в единый миг превратилась из пугливого зверька в страстную, жаждущую любви женщину.
– Я так долго ждала тебя, мой любимый, мой единственный, мой…
Но более она не смогла сказать ни единого слова – халиф наконец сумел поверить своему счастью и наслаждался теперь необыкновенными поцелуями – первыми, но жаждущими, пылкими, но невинными, обещающими и дарящими наслаждение.
Вскоре Гарун аль-Рашид понял, что не в силах более оставаться одетым, пусть даже и иноземцем. Не в силах более удерживаться и лишь едва касаться ее прекрасного тела через несколько слоев одежды. Он, осмелев, обнял плечи девушки и прижал ее к себе так, словно более не собирался разжимать этих объятий никогда.
– Я… Я хочу… хочу насладиться тобой, мой Клавдий… – едва слышно проговорила Джамиля. О, похоже, она сама удивлялась своим словам.
– Я мечтаю о тебе, моя греза…
– Я твоя… Я твоя… – проговорила Джамиля, чувствуя, как халиф осторожно снимает булавки с ее хиджаба, освобождая волосы.
Прикосновение же этих прекрасных кос стало для халифа настоящим ударом, подобным удару молнии. Ибо, только почувствовав их шелковистую тяжесть, понял Гарун аль-Рашид, что это вовсе не сон, что самая желанная девушка в мире принадлежит ему не в грезах, а наяву.
Он взглянул в лицо Джамиле и не мог не задохнуться от счастья. Но мудрый внутренний голос – о, какое счастье, что он менее подвержен страстям! – прошептал: «Не торопись, не торопи ее. Дай ей чуть привыкнуть к тебе… Представь, что сегодня ваша первая брачная ночь…»
– О прекраснейшая… великолепная! Остановись на миг… Не торопись…
– Я вся твоя, мой любимый… Говори, что мне делать, – я стану твоей ученицей.
– Да будет так. Тогда позволь мне снять с тебя одеяние… И позволь мне избавиться от своего платья…
Джамиля с закрытыми глазами позволила халифу снять с нее кафтан. Но стоило ему лишь коснуться ее нежной шеи, как глаза девушки раскрылись. Гарун аль-Рашид почувствовал головокружение и постарался найти успокоение в самых обыденных деяниях. Он сбросил кафтан и рубаху, сел и наклонился, чтобы расшнуровать сандалии.
И тут произошло истинное чудо – из статуи Джамиля прекратилась в живую женщину. Она поспешила к нему и склонилась над его ногами, чтобы помочь. Сняв с него сандалии, она залюбовалась его грациозными ступнями.
Ощутив на своей голове прикосновение его руки, она вздрогнула.
– Ты не должна снимать с меня сандалии, мой цветок!
Эти простые слова пробудили в Джамиле ту, что дремала долгих десять лет. О да, сейчас ее душа стала душой Та-Исет, жаждущей, живой. И это преображение не мог не заметить Гарун аль-Рашид. Ему показалось, что совсем новая, сильная девушка глянула сейчас на него из-под черных густых ресниц.
– Но я хочу этого! – возразила она. – Это же мелочь… Но ты сможешь почувствовать, как же сильно я люблю тебя.
Он протянул руку, взял ее за подбородок и приподнял ее голову. Он долго и пристально смотрел в ее прекрасные, желанные глаза. Потом его губы слегка коснулись ее губ, распространяя по всему ее телу легкий трепет. Она в смущении опустила глаза и вдруг заметила, что на нем в этот момент остались только короткие кюлоты, такие, как носили многие франки. Джамиля, будто зачарованная, рассматривала мускулистые и стройные ноги своего возлюбленного, длинные, гладкие и загорелые. Он некоторое время наблюдал за ней, и ему стало весело. Он чувствовал, как ей хочется прикоснуться к нему. Но пока она еще боялась сделать это.
Он встал и привлек ее к себе. Его руки потянулись к сложному узлу, который был завязан на ее вышитом кушаке.
Несколько минут он возился с ним, но разгадка тайны этого узла ускользала от него. Он прошептал:
– Кто же, о Аллах, завязал этот узел?
Джамиля рассмеялась.
– Я, мой прекрасный.
– Коварная… Ах, вот как!
Он потянул шелковую ленту и снял ее. Теперь рубаха Джамили висела свободно. Он снял ее через голову девушки и бросил на огромный сундук в дальнем углу покоев. Миг – и туда же отправились его кюлоты, прежде чем Джамиля заметила, как он их снял. Она стояла, ошеломленная, а он опустился на колени и аккуратно снял ее башмачки с серебряными пряжками. И вновь Джамиля закрыла глаза – ибо халиф осторожно лишил ее последней защиты – тончайших шелковых шаровар.