Христа распинают вновь

Все те, кто гуляет по площади или сидит в заведении Костандиса, люди порядочные, работящие, хорошие хозяева. И село у них богатое, и ага у них — человек отличный, большой любитель раки и крепких духов — мускуса и пачулей. Любит он и упитанного турчонка, сидящего слева от него на бархатной подушке. Ага посматривает на христиан, как пастух на своих хорошо откормленных овец, и радуется. «Отличные они люди, — думает он, — вот и в этом году наполнили мои погреба пасхальными дарами — головками сыра, сладкими пирогами с кунжутом, чуреками, крашеными яйцами… А кто-то из них, дай ему аллах здоровья, принес и сосуд с хиосской мастикой [13]— это для моего Юсуфчика, чтобы он жевал ее, чтобы благоухал его ротик…»

Так размышляет ага и ласково поглядывает на толстого мальчугана, жующего мастику и равнодушного ко всему, что творится вокруг.

Все это — блаженные мысли о погребах, наполненных всяким добром, мелкий, тихий дождик, поблескивающие камни мостовой, пенье петухов, Юсуфчик, пристроившийся у его ног и жующий с причмокиванием мастику, — все это наполнило сердце аги такой радостью, что он почувствовал себя совсем счастливым. Он поднял голову и попробовал было запеть амане, но тут же его одолела лень.

Тогда он повернулся к сеизу и подал ему знак протрубить, чтобы народ внизу не шумел. Потом повернулся налево: «Спой мне, Юсуфчик, да будет с тобой мое благословение, спой мне „Дунья табир, руйа табир, аман, аман“. Спой мне, а то я с ума сойду!»

Упитанный мальчуган не торопясь извлекает изо рта мастику, приклеивает ее к своему голому колену, подпирает правой рукой щеку и начинает петь амане, столь любимое агой: «Жизнь и сон — одно и то же, увы, увы!»

Голос его, страстный и кокетливый, то взлетает, то опускается, подобно воркованию голубки… Ага закрыл глаза и так увлекся песней, что, слушая ее, забыл даже о раки.

— Ага в хорошем настроении, — прошептал Костандис, подавая кофе. — Да живет раки!

— Да живет Юсуфчик! — сказал, горько улыбаясь, Яннакос, бродячий торговец и сельский письмоносец с белоснежной, коротко остриженной бородой и зоркими, птичьими глазами.

— Да живет слепая судьба, сделавшая его агой, а нас — райей, — пробормотал брат местного попа, Хаджи-Николис, сельский учитель, худощавый человек в очках, с большим острым кадыком, который дергался вверх-вниз, когда он говорил.

Он разгорячился, вспомнив своих предков, и вздохнул:

— Было время, когда эти земли принадлежали нам, эллинам, но колесо истории повернулось, и пришли византийцы, тоже эллины и христиане, а потом снова повернулось колесо, и нахлынули неверные… Но ведь Христос воскрес, братья, воскреснет и наша отчизна! Ну-ка, Костандис, угощай молодцов!

Тем временем песня кончилась, турчонок засунул в рот мастику и опять принялся жевать ее, по-прежнему равнодушный ко всему окружающему. Снова протрубил трубач. Теперь райя могла горланить и смеяться вволю.

В дверях кофейни показался капитан Фуртунас, один из пяти старост села. Старый судовладелец, он немало лет провел на Черном море, перевозил русскую пшеницу, занимался и контрабандой. Был он высок, плечист и слегка сутуловат; на его безбородом лице оливкового цвета, изрытом глубокими морщинами, выделялись черные как смоль, искристые глаза. Постарел он, постарело и его судно, и однажды ночью разбилось оно неподалеку от Трапезунда. Потерпев кораблекрушение, капитан Фуртунас почувствовал, что уже достаточно повидал на своем веку, и возвратился в родное село, чтобы попить вволю раки, а когда настанет смертный час — отвернуться лицом к стене и распрощаться с миром.

Многое повидал он на своем веку, но все наконец наскучило; вернее, не наскучило, а просто он устал, только совестно ему было в этом признаться.

Сегодня он красовался в желтом плаще и в высоких капитанских сапогах, на его голове высилась дорогая архонтская шапка из настоящей астраханской мерлушки. В руке он держал длинную палку, как и подобало старосте. Некоторые из односельчан поднялись, приглашая его выпить чашку раки.

— Нет у меня свободного времени, ребята, нет даже для раки, — сказал он. — Христос воскрес! Тороплюсь я к попу, там у нас, у старост, сегодня сбор. Через час приходите и вы, те, кто приглашен. Похристосуйтесь и приходите, вы же хорошо знаете, что у нас сегодня серьезное дело. Только пусть кто-нибудь из вас сходит за Панайотаросом, седельщиком с бородой черта. Он нам очень нужен.

Он помолчал минуту, потом хитро подмигнул.

— Если его нет дома, то наверняка найдете его у вдовы, — сказал он, и все громко засмеялись.

Но старик Христофис, возчик, познавший в молодости любовную страсть и до сих пор помнивший, как дорого она ему обошлась, вскочил с места.

— Что вы смеетесь, бездельники? — закричал он. — Правильно делает! Живи, Панайотарос, и не слушай их! Жизнь коротка, а смерть уносит навеки!

Мясник Димитрос, колченогий толстяк, покачал бритой головой:

— Бог да охранит вдову нашу, Катерину! Сатана знает, как спасти нас от распутства!

Капитан Фуртунас засмеялся.