Когда рухнет плотина

- Быстро за занавеску! - приказала Анжела, выпихивая меня с дивана. Я спрятался за занавеской в углу. Она далеко не доставала до пола. Анжела торопливо пододвинула стул, который кое-как закрыл мои ноги, и метнулась обратно на диван. Тут зажегся свет, и в кухню вошла мать Анжелы. Я знал, что ей лет пятьдесят, не больше, но походка у неё была шаркающей, и голос тоже старческий, скрипучий.

- Ты что, мама? - проговорила Анжела, приподнимаясь ей навстречу. Чего не спишь?

- Телеграмма была? - спросила её мать.

- Нет, мама, не было никакой телеграммы. Иди спи.

- Надо... кашу сварить. Петя приедет, телеграмму прочтет, - выглянув из-за занавески, я увидел, что она пустила в раковине воду, подошла к плите, повернула ручку и поставила на конфорку пустую кастрюлю, забыв о льющейся воде. Едва она отвернулась, Анжела протянула руку и закрыла газ, потом налила в чашку воды, бросила туда какую-то таблетку и протянула матери.

- Выпей, мама. Это лекарство.

Мать безропотно подчинилась. Кажется, никогда в жизни я не чувствовал себя глупее. Мне ни разу не приходилось прятаться от мужей любовниц, тем более - от их матерей. Я стоял голый, около открытого окна, откуда тянуло холодом, за тоненькой занавесочкой, где меня мгновенно бы обнаружил любой не погруженный в себя человек, а вся моя одежда валялась на полу прямо у ног анжелиной матери. Но та, похоже, её не замечала. Она сняла трубку телефона, и не потрудившись набрать номер, заговорила:

- Поленька? От Пети телеграмма была? Да, продают? Взять из чемодана? Поленька, ты телеграмму храни, мы её встретим. Петя приедет, ему уже каша в чемодане, и такси возмьет. Телеграмма за лампочкой, я сейчас сапоги обую, пойдем купим...

Убедившись, что она почти ничего не замечает, я наблюдал за ней почти в открытую. Она все говорила, а по её ноге из-под засаленного халата побежала струйка, собираясь на полу в лужицу вокруг её тапочка...

- Ох, мама! - всплеснула руками Анжела, бросилась к ней, отобрала у неё телефон и повела из кухни в ванную. Зашумела вода. Они пробыли там минут десять, и я, не дожидаясь разрешения, вылез из-за занавески и присел на диван. Потом Анжела отвела что-то сонно бормочущую мать в комнату и, вернувшись с тряпкой, стала вытирать пол.

- Вот какая она у меня, - вздохнула она, закончив с уборкой и устало садясь рядом со мной.

- Что ты ей дала?

- Снотворное. Она так начинает среди ночи колобродить, и ни за что не успокоится и мне спать не дает. Приходится её снотворным пичкать, - она снова встала и сняла кастрюлю с плиты. Я обратил внимание, что все полки на кухне были высоко подвешены, так что низкорослому человеку пришлось бы встать на табурет, чтобы до них дотянуться. - Как отец нас бросил, повредилась умом, и с тех пор все время ждет, что он с минуты на минуту вернется. Все спрашивает, не звонил ли, не присылал ли телеграмму. Я раньше, как уходила, и газ выключала, и воду перекрывала, пока просто не додумалась замки на дверях поставить.

- То-то к телефону никто не подходит.

- Да... И ничего, ничего не соображает. За каждым шагом приходится следить. Я всякий раз со страхом домой возвращаюсь - что ещё она натворила? Раньше, когда я не научилась все меры предосторожности принимать, она то пожар устроит, то соседей затопит... Божье наказание.

- Я тебя в Москву увезу, - прошептал я ей на ухо.

Она только усмехнулась и потянулась за пачкой сигарет.

- И её тоже?

Потом, когда свет был погашен, мы снова лежали на диване, и моя ладонь ласкала её грудь, она сказала:

- Сейчас-то полегче. А года два назад у неё припадки были, в больницу приходилось класть, одно мучение. И знаешь, кто мне помогал?

- Кто?

- Виталик. Да-да, этот трансвестит. Ты его у Бричковского видел. Нет, не думай, у меня с ним ничего не было. Он к женщинам влечения не испытывает. Просто мы с ним большие друзья. Он за матерью ухаживал прямо самоотверженно. Целыми ночами рядом с ней сидел. Не знаю, что бы я без него делала.

- Ну все, - сказала она после недолгой паузы. - Теперь её нарочно не добудишься. Можно шуметь.

Утихомирились мы лишь много времени спустя и заснули уже под утро, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы уместиться на крохотном диванчике, но мои пятки все равно свешивались над боковой стенкой дивана, слишком короткого для меня.

10.

Первое, что я услышал, проснувшись - шкрябанье дворницкой лопаты под окном, и лишь потом писк сотового телефона, который, собственно, меня и разбудил. Я нагнулся к полу, нащупал телефон среди валявшейся комом на полу одежды, и поднес его к уху.

- Витька, спишь еще? - закричал в трубке голос Эстеса. - Вставай, живо-живо! В городе бунт! Все проспишь! Встретимся у "Детского мира"! Ты где, дома?

- Нет, на правом берегу.

- А, ну все равно! Подваливай! Если что - перезвоню.

- Постой...

Но он уже отключился.