Командировка в лето

Давно пора.

Надо завтра заскочить к Игорю, попытаться пробить время.

— Ладно. Порядок. Как делить будем?

— Как-как… — Художник явно слегка смутился. — Как положено. Поровну. Тебе — пятнадцать, мне — пятнадцать. Остаток, там баксов восемьсот — пропьем. Вместе…

Глеб усмехнулся.

Прищурил левый глаз.

Резанул Художника острым взглядом.

Почти как бритвой.

— А вот здесь — хрен ты угадал, Сашок. Мне — действительно пятнадцать, потому как мне, ежели что, задницу за вас, обалдуев, перед начальством подставлять. Тебе — десять. За мастерство. Из них ты три отдашь мне, потому как должен. Не забыл? Пять — Рустаму. Да, и с вас с Рустамом по двушке в котел. На следующую командировку. С меня — три. Итого: мне — пятнадцать, тебе — пять, Рустаму — три. Понял?

Сашка обижено засопел, пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное.

Но согласился.

А куда ему деваться-то, бедолаге…

— И это еще не все. На руки получишь две. Три — Нельке отдам. Все одно пропьешься под ноль, идиотина…

— Ну, шеф!!!

— Что — шеф?! Первый раз, что ли? Как я иначе Нельке в глаза-то смотреть буду: одна из самых красивых девок в Москве, а живет с таким обалдуем! Кормилец, блин…

— Но…

— Никаких «но». И, кстати, сколько прижал? Давай-давай, колись, все равно врать не умеешь…

Сашка сначала покраснел.

Потом побледнел.

Потом, не спрашивая разрешения и не чокаясь, хватанул рюмку «Ахтамара».

Наконец выдавил:

— Ну… пятеру… Понимаешь…

— Не понимаю. Долгов у тебя, кроме как передо мной, — нет, хрен кто даст, так?

— Ну… так…

— Машины у вас с Нелькой вполне нормальные, тебе все равно ничего, кроме «нивы», доверить нельзя, квартира — получше чем у меня, от Нелькиных родителей осталась. Куда тебе пятера? Пропить решил?!

— Ну, не совсем пропить… — Художник стыдливо дергал роскошный русый хвостище, Глеб всегда завидовал — эдакая красота, и такому придурку досталась. — Так… погулять…

И покраснел, как школьник, которого родители застали за мастурбацией.

Глеб не выдержал.

Расхохотался, хлопнул приятеля по плечу:

— Вот и пропьешь. Только не один. Со мной. Понял?

Сашка вздохнул.

Понял.

Чего ж тут непонятного…

Поехали пропивать…

Глава 2

…В казино Глеб приехал уже один.

Полуподпольное, разумеется.

Других-то не осталось.

А художника сняла в «Бункере» какая-то длинноногая, веснушчатая и порядком уже поддавшая ирландка, видимо польстившись на внушительные габариты и обалденный хайр оператора.

Ну, что ж.

Судя по всему, девочка не прогадала.

Хапнет сегодня российской экзотики — мама не горюй. Будет потом, чем перед подругами хвастаться.

А Глеб отправился в картишки перекинуться.

В карибский покер.

Желательно — шестикарточный и с двумя антэ. Любил он это дело, чего уж тут говорить.

Но — по маленькой.

Если не напивался, разумеется.

Поставил для начала по десять на антэ, пару раз проиграл, удвоился, поймал стрита, потом опять удвоился, потом принесли виски, и дальше Глеб уже ничего не помнил.

Вернее, помнил.

Но так… смутно…

Только голова с похмелья жутко трещала.

В частности, откуда это тело рядом с ним на кровати — точно не помнил. Проверять же не стал — как раз по причине больной головы.

Ему бы до аптечки с аспирином добраться, какие уж тут, на хрен, проверки…

Судя по изящной щиколотке, выпроставшейся из-под простыни, тело было явно женское — и то слава Богу.

Рецепт выживания был прост, как все гениальное: две таблетки «байеровского» аспирина растворить в холодной воде и запить этим пойлом таблетку пенталгина.

Потом — ждать.

И никаких опохмелов.

Неправильный опохмел ведет к длительному и неконтролируемому запою.

Плавали, знаем…

А после того как башка чуть-чуть пройдет — немедленно в душ.

В горячий.

По принципу — или сварюсь, или приду в порядок.

Потом и с телом можно будет разобраться.

Пусть поспит пока.

Недолго осталось.

После душа стало полегче.

Нельзя сказать, что совсем хорошо, но — вполне терпимо.

Так сказать, пациент был уже скорее жив, чем мертв.

Прежде чем будить случайную подругу, Глеб решил выпить кофе и подвести финансовые итоги вчерашнего загула.

Открыл кошелек — и аж присвистнул.

Когда он уходил из дома, в его бумажнике лежало ровно двадцать пять бумажек по сотне баксов.

Честно поделенные с Художником пять штук.

Сейчас их там было как минимум в три раза больше.

Это ж надо…

Нет, конечно, случалось, что он не помнил, как проигрывался. Вдрызг, под ноль, вусмерть, с соплями, с суетливым поиском денег у друзей и знакомых. Это потом, повзрослев, помудрев, перестал брать с собой в казино сумму больше той, какой потом будет до ужаса жалко.

А до этого…

Всякое бывало.

Но чтоб не помнить, как выиграл…

Это что-то…

Может, пить бросить?

Вот ведь, блин…

Второй сюрприз ожидал его, когда он пошел будить тело. Тихо, стараясь не шуметь, включил торшер и легонько потрепал за худенькое, изящное даже под простыней плечико.

Тело неожиданно гибко высвободилось из-под простыни и явило миру сначала бесподобную копну пепельных волос, а потом огромные серые глазищи, в которых на веки вечные поселились скачущие бесенята.

От неожиданности он сел.

Прямо на пол.

— Татка?!