«Оставим в стороне немцев, чтобы не защищать самих себя; но кто захотел бы серьёзно утверждать, что такие люди, как Вальян и Гед, Гайндман и Плеханов, в один день сделались империалистами и предали социализм? Оставим в стороне парламентариев и „инстанции“…» (Каутский намекает явно на журнал Розы Люксембург и Фр. Меринга «Интернационал», где осыпают заслуженным презрением политику инстанций, т. е. официальных верхов германской социал-демократической партии, её ЦК — «форштанда», её парламентской фракции и т. д.) — «…но кто решится утверждать, что для 4‑х миллионов сознательных немецких пролетариев достаточно одного приказа горстки парламентариев, чтобы в 24 часа повернуть направо кругом, прямо против своих прежних целей? Если бы это было верно, тогда это свидетельствовало бы, конечно, об ужасном крахе, но не только нашей партии, а и массы (курсив Каутского). Если бы масса была таким бесхарактерным стадом овец, тогда мы могли бы дать себя похоронить» (стр. 274).
Политически и научно авторитетнейший Карл Каутский уже похоронил себя своим поведением и подбором жалких увёрток. Кто не понимает или, по крайней мере, не чувствует этого, тот безнадёжен в отношении социализма, и именно поэтому единственно правильный тон взяли в «Интернационале» Меринг, Роза Люксембург и их сторонники, третируя Каутского и Ко, как самых презренных субъектов.
Подумайте только: об отношении к войне могли высказаться сколько-нибудь свободно (т. е. не будучи прямо схвачены и отведены в казарму, не стоя пред непосредственнейшей угрозой расстрела) исключительно «горстка парламентариев» (они голосовали свободно, по праву, они вполне могли голосовать против — за это даже в России не били, не громили, даже не арестовывали), горстка чиновников, журналистов и т. д. Теперь Каутский благородно сваливает на массы измену и бесхарактерность этого общественного слоя, о связи которого с тактикой и идеологией оппортунизма тот же самый Каутский писал десятки раз в течение ряда лет! Самое первое и основное правило научного исследования вообще, Марксовой диалектики в особенности, требует от писателя рассмотрения связи теперешней борьбы направлений в социализме — того направления, которое говорит и кричит об измене, бьёт в набат по поводу неё, и того, которое измены не видит,— с той борьбой, которая шла перед этим целые десятилетия. Каутский и не заикается об этом, не хочет даже поставить вопроса о направлениях и течениях. До сих пор были течения, теперь их более нет! Теперь есть только громкие имена «авторитетов», которыми всегда и козыряют лакейские души. Особенно удобно при этом ссылаться друг на друга и приятельски покрывать свои «грешки» по правилу: рука руку моет. Ну, какой же это оппортунизм,— восклицал Л. Мартов на реферате в Берне (см. № 36 «Социал-Демократа»), когда… Гед, Плеханов, Каутский! Надо быть поосторожнее с обвинением в оппортунизме таких людей, как Гед,— писал Аксельрод («Голос» № 86 и 87). Не буду защищать себя,— вторит в Берлине Каутский,— но… Вальян и Гед, Гайндман и Плеханов! Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.