Кремль 2222. Юг. Северо-Запад. Север

Я продолжал молчать. Человек, чье сердце пробили нож или пуля, никогда не падает замертво. Обычно у убитого есть в запасе до десяти секунд перед смертью, чтобы сказать что-то важное. Или сделать. Или осознать… У вормов этот срок явно больше. И если ему хочется потратить свое оставшееся время на рассказ о чем-то важном для него, что ж, это его личное дело.

– Ты имеешь право знать, – еле слышно проговорил мутант, – Я… не соврал ни разу. Двести лет назад она действительно приехала в Москву, надеясь, что сможет здесь пробить время «Дочкиным ожерельем». Она была уверена, что ты ушел обратно… Туда, где уже был однажды, разыскивая лекарство для нее. И она надеялась, что здесь ей будет легче совершить переход…

Сталк кашлянул. Из уголка рта ему на грудь пролилась тоненькая струйка крови. Понятно. Пробив стальную пластину бронекольчуги, пуля поразила и сердце, и легкое. Сталк был чересчур самоуверен и стоял слишком близко. Но на расстоянии менее десяти метров термоупроченный сердечник бронебойной пули калибра 7,62 шьет стальную пластину от бронежилета 6Б23-1 словно игла легкую ткань. Может быть, зная об этом, мутант призадумался бы, подбрасывая мне возле алтаря Буки единственный патрон. Возможно, он, как истинный игрок, хотел оставить мне хотя бы мизерный шанс. Что ж, он определенно заслужил, чтобы его выслушали…

– Ты, наверно, удивлялся, откуда у меня такие способности к войне? – хмыкнул Сталк, отдышавшись, – сказанное ранее явно далось ему с большим трудом. – Дело в том, что у нас, вормов, очень хорошо сохраняется память предков… А еще мы умеем передавать мыслеобразы через поколения… Наверно, это следствие каких-то мутаций, произошедших с Прародительницей на зараженных землях Украины… Там, в горящем аду Последней войны, твоя жена действительно родила сына. И мой опыт – это твой опыт, Снайпер…

…Кровь застучала в мои виски маленькими, но болезненными молоточками. Я знал, я точно знал – ворм не врет. Оставался только один вопрос.

– Зачем? – тихо спросил я.

– Каждый в нашем роду, из поколения в поколение, мечтал отомстить… – прошептал Сталк, – …тому, кто бросил Прародительницу и ее ребенка… Тому, по чьей вине мы стали такими… В Край вечной войны я ухожу счастливым… Я отомстил…

Его шепот становился все невнятнее. Внезапно все его тело напряглось в последнем усилии, словно он боролся с кем-то невидимым. Напряглось – и застыло, словно рухнувшая статуя побежденному воину. Или нет… Победившему. Исполнившему давнюю мечту своего народа. Он мог убить меня еще при первой нашей встрече. Но он предпочел сделать так, чтобы я убил его. Зная все мои мысли. Предугадывая каждый мой шаг… Убить собственного прапраправнука… Что может быть страшнее?

Я до хруста, до нереальной боли сжал кулаки. В правую ладонь впились ногти, но разве физическая боль могла заглушить то, что сейчас творилось в моей душе?

…Ноющая боль в левой кисти заставила меня оторвать взгляд от трупа и поднести к глазам кусочек металла, об который я едва не сломал себе пальцы.

Это была зажигалка Сталка. Обычная старая армейская зажигалка, какими в моем мире пользуются байкеры и поклонники стиля милитари. По всей боковой поверхности зажигалки шла гравировка: «Если пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь я зла. Потому что я и есть самое страшное зло в этой долине».

Тогда я рухнул на колени и завыл, запрокинув голову к мрачному свинцовому небу, в котором не было ни малейшего намека на прорыв между тучами. Безоглядная, темно-серая, монолитная плита, навсегда скрывшая от меня чистое лазурное небо…

Я не знаю, сколько я простоял так, словно раненый волк, жалуясь небесам на свою судьбу, которую изувечил собственными руками. В себя я пришел, лишь когда небо ответило мне тяжелыми каплями дождя, упавшими на мое лицо. Вкус этих капель я почувствовал израненными губами. Они были солеными, эти слезы неба. Хотя, возможно, это были мои слезы…

А потом я начал копать могилу. Жаль, что в свое время я не захватил с собой малую саперную лопатку, предпочтя набрать побольше патронов. Но зато боевых ножей у меня теперь было два…

«Сталкером» и моей вновь обретенной «Бритвой», снятой с пояса Сталка, я в две руки долбил землю, перемешанную с асфальтовой крошкой. Душевную боль лучше всего глушить болью физической, когда от перенапряжения стонут твои мышцы, когда страшно болит рана в груди, куда попала пуля из обреза Сталка. Но это была нужная боль, благодаря которой я пока еще не сошел с ума. Надеюсь, не сошел с ума. Потому я до сих пор так и не расстегнул ворот «пальмы», чтобы посмотреть, что стало с моей плотью. Мне было абсолютно все равно. Мне надо было выкопать могилу. Остальное – неважно…

Широким клинком «Сталкера» я действовал словно небольшой лопатой, а лезвием «Бритвы» рубил узловатые корни, которые шевелились, будто длинные, толстые черви. Иногда мне в лицо брызгал зеленоватый сок – или кровь. Думаю, второе вернее. Ведь только разумное существо может поддерживать старые памятники, которые не смогли уберечь люди.