Круговерть бытия 2

Год войны и несколько сражений доказали нам, что дисциплина и регулярное устройство турецкой армии есть только лоск, наложенный на нее снаружи европейскими инструкторами. Турки выходят и начинают драться как регулярное войско, но как только им хорошо дашь по зубам, как всякий лоск регулярности исчезает и перед тобой снова оказываются азиатские дикари Кагула и Рымника.

Артиллерия всегда уходит уже в середине боя, чтобы не сказали, что паша потерял слишком много ценных пушек. Батальоны массово бросают оружие. Ни одна часть османской армии, втрое многочисленней чем отряды армии победителей, не думает остановится на минуту, как-нибудь задержать преследование.

Турок, при счастливом случае, помноженном на трехкратное численное превосходство еще может победить, но он никогда не умеет нормально отступать. Разбитое османское войско тут же стаивает наполовину, не прося для этого казачьей шашки, и надолго это скопище уже нельзя назвать войском.

На следующий день, 12 июля, остатки Баклановского полка были посланы на рекогносцировку к укреплённому городу Бургасу. Это был крупнейший в этих местах порт на Черном море. Город, связанный с морем, с золотистыми домами, с улицами выложенными «серебряными» плитами, со сказочными дворцами и с величественными храмами, где стоит только раз преклонить колени, чтобы быть очищенным от всяких грехов. Жизнь кипела в этих стенах.

Вблизи этого города наш полк был встречен сильной турецкою кавалерией, в количестве 700 человек. На и наши две с небольшим сотни были полком богатырей, прекрасно вооруженных, смелых, упорных, гордых и самолюбивых. Каждый был готов драться за десятерых. Иначе говоря это был полк донских казаков!

Мы вступил с османами в бой, после пары залпов, «ударили в дротики.» Крики людей, конское ржание, треск сломанных пик и лязг стали повсюду. Затем мы врубились в турецкую конницу, в жаркой сече опрокинули вражеских всадников и вместе с ними, буквально на их плечах, с гиканьем и пальбой ворвались в город.

Как известно, бегущей армии каждый километр преследования стоит таких же потерь как и несколько часов сражения. Не дать ей оправиться — значит, не дать выйти из катастрофического положения. Турецких кавалеристов мы изничтожили почти под корень и лихорадочно принялись за убегающих аскеров.

"Вы узнали нашу лаву,

Наш казачий дружный гик —

И воспомнили отраву

Смертоносных наших пик.

Отчего ж вы, басурманы,

Не обернитесь лицом,

Отчего же в ятаганы

Не ударите с копьем?

Оттого, что ваши деды

Вам твердят про казаков,

И про наши встарь победы

И про старый ваш Азов".

Вытеснил гарнизон, который скоро стал в панике с печальным писком спасаться бегством, казаки полностью завладели этим большим городом с совершенно незначительными потерями. Наши трофеи состояли из нескольких крепостных орудий и мортир. А захваченному оружию не было числа.

После Варны и Силистрии это был третий большой османский город, который захватила русская армия. Причем, в отличии от генералов с высокими звездами на погонах, ворочающими многотысячными армиями, нами это было сделано совершенно незначительными силами. В нашем случае «стюардесса», а не «пилот», привели самолет в аэропорт.

Весть о падении Бургаса разнеслась с быстротой молнии по всем османским уездам. Целый край был совершенно покорен, и сделано это было небольшим конным отрядом всего за несколько дней!

К тому же, теперь если Решид-паша и ударит из Шумлы, перерезав наши пути снабжения на балканских перевалах, то теперь это нам по барабану. Морским путем, через Бургас, мы сможем снабжать нашу армию в Центральной Болгарии всем необходимым.

Ставка это оценила. На наш полк пролился дождь наград.

За свою отвагу полковник Бакланов получил Георгия 4 степени, мой отец — наградное именное оружие.

Мне же ничего не досталось. У судьбы бывают свои капризы. В битве с турецкой кавалерией подо мной была убита лошадь, погиб мой верный Ворон. Оттого я самым последним вошёл в крепость.

Все случилось, как в старинной песне поется: «Голова ль ты, моя головушка, несчастливая! В бою ли, в батальеце, ты первая, но в паю-то, на дуване, ты последняя.»

Видно было, что османы посыпались, мы сломали им хребет. Потому, что они начинали валиться как упавшие ряды костяшек домино.

Но и у нас возникали трудности. Полки таяли. Русские пехотинцы, шедшие следом за нами, изнемогали от скорости маршей, выбивались из сил, обозы отстали, солдаты стали голодать. Изнуряла и невыносимая жара. Снова полки стали таять от болезней. Сотни воинов болели желудком, страдали от лихорадки.

А от местной «сливовицы» на некоторых солдат напала почти непрекращающаяся рвота. Бедные русские солдаты, чего они только не выносят безропотно, покорно до такой степени, что посмотришь иной раз, просто слезы на глаза наворачиваются.

Иной мордатый офицерик с горящими глазами, после тяжелого дневного перехода держит падающих от усталости солдат в строю под ружьем добрых минут двадцать, разглагольствуя с жаром о разных Сципионах Африканских.

Но нас уже ничего не могло остановить.