Кто смеется последним

— Сначала я переговорю с ним сама, — продолжала Эрнестина, — вы услышите весь наш разговор, если пройдете за эту занавеску. Потом я вас вызову и… Сюда никто не войдет до сеанса…

Дюкане снова поцеловал ей руки. В его старой голове, всегда деятельной, полной проектов, широких замыслов, в этом черепе под жесткими редкими волосами ни на мгновенье не угасал государственный ум старого, травленного политического волка.

— Ты самая тонкая, самая обаятельная женщина, какую я только знал, — произнес он почти растроганно, привлекая к себе ее фарфоровое лицо, — я никогда не перестану восхищаться тобою… Но вместо себя я пришлю Панлевеса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ — ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ

Папа Леру висел на уровне четвертого этажа и поплевывал вниз, нисколько не заботясь о том, куда и в кого попадали его плевки, мазал охрой вновь отштукатуренную стену. Папа Леру безразличен был ко всему. Его ничто не могло смутить или вывести из состояния равновесия. Папа Леру лишен был дара слова и слуха. Это избавляло его от излишних хлопот и неприятных размышлений о человеческой подлости. Он был совершенно равнодушен к парламентским потрясениям, международным осложнениям, газетной шумихе. Его окружала благодетельная, ненарушимая тишина. Он мог лицезреть мир, как некую фильму во много тысяч метров, нисколько не отвлекаясь состраданием от философического бесстрастия своих мыслей. Люди бежали мимо него или под его ногами, — он мог свободно плевать им вслед, — он даже не слышал их ругани.

Папа Леру красил стену. Само ремесло сделало его эстетом и философом. По воскресеньям он напивался пьяным, чтобы дать отдых своим глазам, утомленным мельканьем.

Но в этот день, ровно в шесть, его размышления были прерваны камнем, ударившим его между лопаток.

Леру взглянул вниз и увидал на противоположном от его дома тротуаре человека в каскетке и с брезентовым мешком в руке.

Человек правой рукой энергично махал ему.

Тогда папа Леру взглянул на небо, определил по солнцу время обеда — и медленно спустился на блоке вниз.

Парень пошел к нему навстречу и пожал его вымазанную охрой руку. Они молча нырнули в соседний трактирчик.

Через четверть часа папа Леру не только ничего не слышал, но и ничего не видел. Тысячеметровая фильма оборвалась далеко до конца сеанса, но маляр нисколько не жалел об этом. Он даже пытался издавать какие-то нечленораздельные звуки, похожие на мычанье, но спутник его по-прежнему сидел бодро на своем стуле, потягивая бок. Глаза его внимательно оглядывали посетителей, крупный рот складывался в лукавую усмешку. По-видимому, он кого-то ждал.

Ровно в четверть шестого на площади Звезды из метро вышли m-me Нуазье и высокий молодой человек. Они пересекли площадь в молчании. У Жанины был утомленный вид человека, взвалившего на себя непосильную ношу. Ее спутник, напротив, казался полным сил и энергии.

Он все еще был под впечатлением недавно состоявшегося свидания. Помимо всего прочего, девчонка сама по себе была недурна. Кто заставлял ее путаться с разным хламом, когда у нее был такой хороший парень, как Виньело, которого она, несомненно, любила. Но Виньело был всего лишь талантливым художником, слишком честным, чтобы иметь деньги. Его любовницу покупали те, кто называл Этьена порнографом. Это было в порядке вещей.

— Гнусность! — неожиданно громко произнес молодой человек.

— Что вы сказали, Жан? — удивленно спросила Жанина.

— Я сказал «гнусность». Это слово вырвалось у меня случайно, но я охотно повторю его. Гнусность!

— Что именно?

— Всё решительно;

— Поздравляю вас.

— И вас также. Мы все хороши одинаково. Мы барахтаемся в грязи по горло.

— У вас сегодня покаянное настроение.

— Ничуть. Раскаиваться мне нечего. Но, чем больше я чувствую грязь, тем больше желания у меня является выкупаться. Скажу вам откровенно, у меня давно уже чешутся руки.

— Вы же сами говорили, что скачала нужно начать там…

— Да, в Африке. Но может же человек иногда терягь терпение!

Он замолк на время, но тотчас же разразился веселым детским смехом:

— Нет, вы представляете себе этот скандал! И все их лица!

Жан продолжал смеяться на всю улицу, размахивая руками и гримасничая. Он нисколько не походил на того строгого джентльмена, который гулял с Флипотт по парку Монсо.

M-me Нуазье тронула его за рукав.

— Де Бизар.

Навстречу шел своей эластичной походкой знаменитый танцовщик.

— Какая приятная встреча! — вскричал он, — наши дороги скрещиваются, мадам, в самых неожиданных местах. Я фланирую, отдыхаю перед вечером у m-me Мопа. Вы, конечно, не измените вашего решения? Ваше обещание привести с собой настоящего араба привело m-me Мопа в дикий восторг. Вы знаете ее эксцентричность. Итак, до вечера.

Он приподнял шляпу и поплыл дальше, оставляя за собой благоухающий след.

— Мы не опоздаем? — спросила озабоченно Жанина.

— Нет. Если нанять фиакр, то через десять минут он нас доставит на место.