Кузьмич

Проснулся от Толиного звонка. Он сказал, что приедет пораньше, а то мало ли что. Потом позвонил коллега Шорина и сообщил, что подрулит за ключами. А затем родители, зам., Рощин и т. д. Пришлось ставить водку в холодильник. Толя и коллега пришли почти одновременно. Сослуживец Бориса, тоже Борис, высокий мужчина с правильным лицом, оказался приятным собеседником и чуть-чуть задержался, но в меру. Взяв копии ключей от квартиры и вручив аванс, он откланялся, пожелал добраться, устроиться и дружить с Шориным. Толя нервничал и спрашивал, правильно ли идут настенные часы. Детей не было слышно. Люда заходила, смотрела на нас неодобрительно. Оставалось четыре часа до отхода поезда, начали таскать коробки и чемоданы в прихожую. Решили, что хорошо, что подойдёт вторая машина, с работы, да не просто легковушка, а маленький грузовичок, куда планировали засунуть все вещи и Толю. Толя не возражал быть засунутым, однако капризничал, блуждал, давал советы и требовал позвонить в таксопарк и на работу и поторопить с приездом. Мне тоже было не до смеха, нервы сдавали, и я отправился на кухню к телефону, по которому жена прощалась с очередной подругой. Люда положила трубку, и тут же раздался звонок с работы, спрашивали, как лучше подъехать. Затем позвонил таксист, и сообщил, что приедет через час. Броуновское движение возобновилось, только Люда сидела на кухне с потерянным лицом и в сотый раз проверяла документы. Толя, как и дети, то исчезал, то появлялся вновь и говорил, говорил… Получалось, что все уезжают и пропадают, забывают друзей, не пишут и никакой весточки от них не дождёшься. Звонок в дверь, и весёлый молодой голос спросил, готовы ли путешественники. Открыв дверь, увидели двоих мужчин, один из них оказался шофёром с работы. Сразу стали хватать вещи, но «командиры» сказали, что сначала коробки и чтобы в машины сами ничего не складывали, они будут говорить, куда и как. И пусть жена стоит внизу и сторожит, а дети пусть не мешаются. Сын сказал, что поедет на первом сиденье и если…, то вообще… Хотелось его стукнуть, но он уже убежал спрашивать маму, все ли его вещи взяли. Тоже схватил коробку и потащил её вниз. Таскали весело, и квартира быстро опустела, а гора вещей у машины выглядела угрожающе. Шофёры коробки не таскали, но укладкой вещей руководили умело. Вскоре всё уложили, и стало подозрительно ничего не видно, а от этого тревога только нарастала. Доехали благополучно, Толя подружился с заводским шофёром и взял у него телефон «на всякий случай». Поезд уже стоял у перрона, часть пассажиров беседовала у дверей, ожидая момента отправки и наблюдая, как мы суетились, таская коробки и чемоданы. На удивление всё уместилось. Купе как будто специально было спроектировано для укладки коробок нашего размера, поэтому можно было не только ехать, но и существовать. Сын сказал, что будет спать на верхней полке. Возражений не было, и мир быстро установился, тем более что провожающие нас в лице Анатолия, пожав руки и обнявшись, были удалены из поезда проводниками. Поезд, облегчённо вздохнув, мягко тронулся в будущее. Все были обеспокоены по-своему, поэтому сидели молча, вдыхая общность семьи и дороги. Мелькают за окном, сменяя друг друга ландшафты, из Московской области переехали в Смоленскую, затем пьём чай, и душа мотается в такт стучащим на стыках колёсам. Дети улеглись, Люда затуманилась, устало сидела у окна. А я стою в коридоре, уставившись в наступающую темень, не обращая внимания на проходящих мимо людей. Только когда уж сильно прижмут к стенке вагона, шевельнётся где-то внутри неосознанное недовольство, далёкое от раздражения, так как нервная система перегружена, а глубокая задумчивость напоминает состояние человека под наркозом: всё воспринимается как в тумане, нереально, и вместе с тем человек живет, дышит, что-то ощущает. В купе жена находится в таком же состоянии, мчится вместе с экспрессом в какое-то другое измерение, и только доверчивое сопение детей напоминает ей о реальности происходящего.