Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

Нашу догадку подтверждают и друзья Шебаршина, в том числе и Прилуков, который рассказал о том, что в дальнейшем Леонид Владимирович не любил вспоминать об этих трагических событиях — чувствовалось, что в душе у него шла мучительная переоценка того, что случилось. Заметно изменилось и его отношение к той роли, которую судьба отвела тогда председателю КГБ. Да, Крючков, может быть, и не обладал в должной мере харизмой и бойцовскими качествами, необходимыми для того, чтобы в трудный момент повести людей за собой. Но он был человеком дела, способным на благородные и самоотверженные поступки. Жаль, что эти свойства Владимира Александровича Шебаршин смог оценить по достоинству лишь несколько лет спустя. Леонид Владимирович переживал, что в период ГКЧП излишне негативно и жёстко отнёсся к действиям Крючкова, даже назвал его предателем. Но, как человек порядочный, он в конце концов принёс ему извинения и до конца жизни в кругу друзей отзывался о нём только положительно.

Правда, есть люди, которые до сих пор сомневаются, что Шебаршин был совершенно непричастен к подготовке выступления ГКЧП. Ведь было хорошо известно, что Крючков неоднократно встречался с «заговорщиками» на секретных объектах Первого главного управления, и группа по расследованию деятельности ПГУ во время августовских событий, которую возглавлял некто Шиповский, считала, что Шебаршин знал о содержании этих встреч. На что Леонид Владимирович замечал:

«…Всё моё служебное воспитание не позволяло мне интересоваться, с кем и для чего встречается председатель КГБ. Да, Крючков звонил мне, спрашивал, свободен ли вечером гостевой дом, и просил распорядиться подготовить ужин, иногда на две, иногда на три-четыре персоны. По-видимому, мой собеседник (имеется в виду Шиповский. — А. Ж.) считает, что после каждой такой встречи поутру я вызывал официантов, охранников и опрашивал их: кто был с Владимиром Александровичем, да сколько выпили, о чём говорили, спорили, улыбались или хмурились?..»

Некоторые коллеги Шебаршина считают, что после августа 1991 года у Шебаршина произошёл психологический надлом. Особенно потрясли его аресты членов ГКЧП. Он находился в таком подавленном состоянии, что однажды в кабинете Бескова, с которым был в доверительных отношениях, произнёс: «Борис, настроение — хоть стреляйся!» О душевном состоянии Леонида Владимировича в те дни беспокоились многие его друзья.

Не только Шебаршин, но и многие другие, такие же честные люди, настоящие патриоты-государственники, пережившие август 1991-го, позднее сожалели, что не проявили тогда достаточной твёрдости, заблуждались по поводу политической состоятельности лидеров «демократов» и искренности их намерений. Однако все они принимали решения и действовали с желанием сделать как можно лучше, во всяком случае — пытались не навредить своей стране. Многие, как и Шебаршин, наивно полагали, что всё само собой обойдётся, успокоится, что страна устоит и СССР сохранится. Но чем обернулась такая наивность, мы хорошо знаем.

…Днем 21 августа члены ГКЧП Бакланов, Крючков, Тизяков, Язов, а также Ивашко и Лукьянов вылетели к Горбачёву в Форос. В какой атмосфере развивались дальнейшие события, помогает прочувствовать рассказ Е. М. Примакова[38].

Сам Евгений Максимович в те августовские дни сначала отдыхал в санатории «Южный», километрах в десяти от Фороса, где тогда находился Горбачёв. Среди многочисленных знакомых, отдыхавших в санатории, оказался и Б. К. Пуго, который проводил отпуск вместе с женой. Однако он как-то внезапно засобирался в Москву. Примаков попытался отговорить его — в Крыму стояла прекрасная погода, — но Борис Карлович сослался на срочные дела. А через день, утром, по телевизору передали обращение ГКЧП, и Примаков тут же запросил билет на самолёт. Вылетел в Москву 20 августа.

Первое, на что обратил внимание: у дома на улице Щусева, где он жил, стоял танк. Утром, ещё не было и восьми, приехал в Кремль и сразу же зашёл к Янаеву — их кабинеты находились недалеко друг от друга, — с порога резко спросил:

— Ты в своём уме?

Примаков с Янаевым были на «ты», друг к другу обращались по имени.

Чувствовалось, что Янаев растерян.

— Женя, поверь, всё уладится. Михаил Сергеевич вернётся, и мы будем работать вместе.

— Что-то не верится. Нужно немедленно убрать танки с улиц Москвы…

А позднее Примакову позвонил Силаев, бывший тогда председателем Совета министров РСФСР, и предложил лететь в Форос, к Горбачёву. Сказал, что летит ещё целая группа.