Лицо отмщения

Севаста, чуть склоня голову к плечу, с благожелательной улыбкой слушала повествование Симеона Гавраса о недавних сражениях, приучая себя к мысли, что мужчины считают необыкновенно возбуждающим рассказ о том, как именно копье вонзается меж пластин доспеха и как далеко после сражения бегут чудом спасшиеся.

— …С тех пор они надолго запомнили, каково оно, ходить набегом на земли Херсонесской фемы!

Он хотел еще что-то добавить, открыл рот, но вдруг захлопнул его и прислушался.

— Кричат! Кто-то зовет на помощь!

— Почудилось, — нежно проворковала Никотея, досадуя на бог весть откуда взявшегося крикуна.

— Да нет же, кричат! Кричат: «Майорано»!

Симеон Гаврас, не раздумывая, обнажил лежавший тут же меч и, едва бросив слова извинения, выскочил из шатра. Никотея последовала за ним, но куда медленнее. Ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь в этот миг видел гримасу, невольно исказившую ее лицо. Она досадовала на то, что план ее под угрозой срыва, на то, что не смогла удержаться от проявления истинных чувств, и лихорадочно думала, что предпринять дальше.

— Это Федюня, — прошептала возникшая рядом с пологом шатра Мафраз. — Этот шакалий выродок Майорано хотел украсть коня и сбежать, но паж фряжского графа поднял тревогу. Надо было и впрямь отравить ему похлебку!

Никотея метнула на служанку раздраженный взгляд. Она и сама подумывала о том, чтобы добавить яда к однообразной тюремной пище, и по сути, ее остановило лишь одно. Никогда точно не угадаешь, как скоро начнет действовать медленный яд, тем более в истощенном недоеданием организме.

Не хватало еще, чтоб этот негодяй издох у самого шатра Мономаха, так и не выполнив ее приказа. Впрочем, теперь это было все равно. Теперь Майорано и хотел бы, не мог сунуться «в гости» к Великому князю. Лучше всего, если верный пес Симеон Гаврас догонит его и, к вящей радости, проткнет или уж там разрубит пополам — как ему будет сподручнее.

Сейчас нужно было изобрести что-нибудь новое, и очень быстро. Она обвела взглядом лагерь в отчаянной надежде, быть может, найти какую-нибудь зацепку для мысли.

— Постой! — она ухватила Мафраз за руку. — Что там происходит?

Разворачивающееся в этот миг действо и впрямь могло вызвать недоумение и у человека, видавшего куда более, нежели юная севаста. От великокняжьего шатра в сторону озера двигалась странная процессия. Шестеро витязей во главе с князем Мстиславом, возложив на рамена[69] ложе Владимира Мономаха, двигались к берегу. Следом с копьями под высь, огородившись стеной червленых щитов, шествовала княжья дружина.

— Быть может, он умер и эти варвары по своему обычаю должны предать тело государя воде? — предположила удивленная не менее, чем хозяйка, сообразительная персиянка.

— Они христиане, — напомнила ей Никотея, — какие ни есть, а христиане.

Между тем процессия была уже на берегу.

— Смотрите же, моя госпожа, они кладут государя в лодку! Один из варангов во дворце вашего дяди говорил мне, что в их народе существовал такой обычай. А ведь сказывают, сей Мономах ведет свой род не только от императоров Константинополя, но и от владык Севера.

В это самое время Мстислав со другами положили импровизированные носилки в челн, и Мафраз с Никотеей вдруг увидели, как поднимается от ложа рука Великого князя, как пожимает государь русов ладонь сына…

— Он жив! — не сговариваясь, выдохнули девушки, каждая на своем языке, и поглядели друг на друга в полном недоумении.

— Господь Всеблагой! — прошептала Никотея. — Он вовсе даже не мертв!

В этот миг Мстислав, упершись плечом в гнутый ахтерштевень[70] расписного челна, невесть откуда взявшегося на берегу, столкнул его в воду. Та вдруг забурлила и понесла утлое суденышко без руля и ветрил прямо на середину озера.

В этом месте лодка остановилась, будто вкопанная или же приклеенная к озерной глади. Пучина близ нее засветилась, пошла валами, и вдруг у бортов лодки, откуда ни возьмись, появились странного вида люди, точно стоявшие по пояс в воде. Ропот смущения прошел по войску, невольно отшатнувшемуся от берега.

Между тем Светлояр-озеро вдруг забурлило неведомо с чего, пошло стремительным водоворотом, затягивая в глубь свою и челн, и живого еще Великого князя. Ужас сковал молчанием уста всех присутствующих. И рады бы они были крикнуть, да от увиденного язык присох к нёбу.

Но в тот же миг вода пошла крутиться обратным ходом, будто норовя теперь из воронки воздвигнуться горою. И точно, вспучилась темная бездна, стала бугром, осветилась вновь. И будто не исчезал совсем, встал над тем прозрачным холмом Великий князь и государь земли Русской Владимир Мономах.

— Заждались, поди? — зычно крикнул он, приветственно разводя руки, словно для объятия. — Почитай, девять ден меня не было!

Рать на берегу застонала.

— Почто ревете, словно быки не евшие? Жив я, живехонек! И вам о жизни много дивного порасскажу! Ступайте-ка ко мне, в светлояровы хоромы. Отсель вам путь далее будет.

С этими словами он хлопнул в ладоши, и воды расступились как по мановению ока, обнажая мощеный тракт, ведущий к распахнутым воротам в четырехсаженной надвратной башне.