Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни

Психологи называют процесс отделения ребенка от своего родителя сепарацией. Сепарация похожа на роды – ребенок отделяется от тела матери, перерезается пуповина. Психологическая сепарация – это когда ребенок может жить свою жизнь, опираясь на себя, а не на одобрение/неодобрение своих родителей. Он может сам о себе позаботиться, в том числе финансово. Он имеет свое представление о мире, а не руководствуется теми убеждениями, которые достались ему от родителей. Сепарироваться от мазохистических родителей сложно. Сначала можно застрять на стадии симбиоза, а потом на стадии конфронтации.

Для того чтобы процесс сепарации произошел, ребенку важно проработать собственный мазохизм и садизм. Важно познакомиться со своими чувствами и научиться их проживать разными способами.

Процесс сепарации завершается, когда вы принимаете своего родителя таким, какой он есть, без попыток его изменить или переделать. Например, вы принимаете, что ваш родитель выбирает страдать, и вам ничего с этим не сделать. Это его право и выбор. А ваша задача – жить свою жизнь вне зависимости от выбора вашего родителя.

Моя мама – явный мазохист. Ее родная мать отдала своей родственнице, потому что у той не было детей. Но та женщина оказалась очень жестокой и деспотичной. Мама страдала в детстве. Выросла. Вышла замуж за моего отца, который пил и бил ее. И мы (дети) всегда наблюдали это. И всегда было очень жаль ее. Я мечтала, чтобы они развелись, но мама привыкла страдать. Раньше я чувствовала желание спасти ее, помочь ей. Сейчас у меня своя семья, а мама продолжает страдать. Каждое ее высказывание пропитано страданием, и я чувствую раздражение. Сейчас отец ее не бьет. Но теперь они пьют вместе. Мне очень жаль, но я приняла свое бессилие. Не без помощи терапии. Аюна, 35 лет

В книге Ирины Млодик «Девочка на шаре», а точнее, в ее художественном произведении из этой книги, есть очень важный диалог между Ариной, от лица которой идет повествование, и врачом Каменицким:

– Но ведь вы явно помогаете таким детям, и не только как врач. Вы чем-то очень поддержали его после смерти бабушки. И он принял вашу помощь. Что вы сделали?

– Ничего. Я просто был рядом. Приходил каждый день после работы, уставший и голодный, а он просиживал весь день у окна: ни читать не мог, ни делать ничего не хотел. Инга слегла в больницу в предынфарктном состоянии. А он врубит Бетховена или Скрябина (я не очень-то в музыке разбираюсь) на полную мощь и сидит целыми днями. А я приходил, и ему нужно было встречать меня, музыку свою выключать, готовить, продукты закупать. Бандану вот ему купил. Все ругался на него, что не дело это – с немытыми патлами по кухне разъезжать. Неудобно ему было, инвалидное кресло низкое, но ничего, готовил, куда ж деваться-то.

Первые три дня вообще со мной не разговаривал. Приготовил, поедим. Я посижу, подремлю прямо там на кухне. И домой. Только на третий день он расплакался, про бабушку рассказывал. Я ему массаж стал делать. Его ведь на процедуры не увезешь, да и на массажиста у них денег не было. А массаж нужен. Очень. Только к его спине прикоснулся, так тот и расплакался. Но и массаж, конечно, болезненный. Тут не захочешь – заплачешь. Но вы понимаете, дело-то не в физической боли. Она – просто разрешение. Как поплакал, вижу, полегчало. «Значит, будет жить», – подумал я. Вот тогда идею с офисным стулом ему и подал. А дней через пять Инга вернулась, ну и все. Боли у него ослабли. Музыку стал другую слушать.

Часть III. Где искать выход из вечного страдания