Это были честные партнерские отношения. Эти люди знали, что также могут на меня рассчитывать в любое время суток. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Вот девиз таких людей как я. И мне может кто угодно говорить о честной дружбе до гроба, только вот когда случаются реальные проблемы, друзья исчезают. И эти самые лучшие друзья не поедут в три часа ночи забирать меня из милиции. А те, кто мне обязан и кому обязан я, поедут, потому что знают, что в случае, если они попадут в похожую ситуацию, я сделаю все, чтобы им помочь. Это круговая порука гораздо надежнее глупых заверений в дружбе, которые нередко не стоят и ломаного гроша. Что ж, называйте меня другом, если вам так больше нравится, я же буду звать вас товарищами и приятелями, потому что я люблю называть вещи своими именами. У меня был один-единственный друг — Света, если женщину, с которой спишь, можно назвать другом.
Что же касается моего рационального подхода к жизни, который, быть может, уже вызвал у многих читающих эти строки отвращение, то это моя позиция, мой путь и мой выбор, который я ни в коем случае не навязываю никому. Друзьям надо уметь прощать, друзей надо любить, а полезных тебе людей надо всего лишь уважать. Однако это накладывает гораздо больше ответственности и убирает напускной пафос. Да, я таков, какой я есть, и я буду меняться, возможно когда-нибудь я отрекусь от всего, что говорю сейчас. Но это будет потом, сейчас же мне просто нравилось жить именно так.
Однако замкнуться на тех увлечениях, которые я считал для себя полезными, у меня не всегда получалось. Журналист — это профессия сложная, чем-то похожая на профессию актера. Тебе приходится примерять сотни масок, и когда ты перечитываешь очередную статью, иногда бывает полезным читать ее с позиции обывателя, что иногда бывает очень сложно, хотя и не безынтересно.
Про интернет я писал много и в самые разные издания, от серьезных компьютерных журналов до вполне себе средних изданий для людей, не отягощенных ни интеллектом, ни деньгами. По сути, я нес людям свет новых технологий в доступной для них форме изложения, с неизменной долей злой иронии и игрой со стереотипами, которыми любое явление обрастает так же густо, как пирс устрицами и водорослями.
В сентябре 2003 года я получил от одного очень мною уважаемого издания, с которым меня связывала пятилетняя совместная работа, задание написать статью о чате. Причем не просто о чате, а о том, как люди из чата встречаются в реальной жизни. Что ж, тема вполне забавная.
Я вообще очень люблю писать про разные субкультуры: коллекционеров, неформалов, любителей кино, музыки, живописи. Субкультура — это маленькая модель огромного социума, где внутригрупповые связи видно более явно. Я всегда питал слабость к социологии еще со студенческой скамьи. Видимо по этой причине я и обожаю изучать слэнг и обычаи всех субкультур, которые попадают в область моего пристального внимания. Мне был очень приятен тот факт, что меня даже пару раз порекомендовали в качестве эксперта очень серьезным и уважаемым в обществе людям.
Один из таких случаев заслуживает того, чтобы рассказать о нем более подробно. Мой хороший знакомый, человек обеспеченный и семейный, потерял свою четырнадцатилетнюю дочь. Я приехал к нему домой, застав его самого нервно расхаживающего по комнате и сжавшуюся в комочек на диване миловидную женщину, его супругу. После часового осмотра комнаты дочери, изучения содержимого ее книжных полок, шкафов, а также жестокого диска компьютера я сверился с календарем и сделал все лишь один контрольный звонок. После этого я успокоил родителей.
Девочка сейчас на рок-фестивале, вполне приличном, относительно безопасном и вернется не раньше следующей недели. Мой прогноз сбылся не совсем точно, потому что я забыл учесть еще один важный фактор: очередную годовщину гибели Виктора Цоя и близость места проведения фестиваля к Северной Пальмире. Так что девочка вернулась не через неделю, а через 10 дней, получила свою порцию нагоняя и радостных объятий, а я заставил себя еще более уважать одного очень влиятельного и полезного для меня человека.
Вообще в последнее годы я стал замечать, что власть над женщиной стала для меня чем-то обыденным и малопривлекательным для самоутверждения. Все чаще и чаще я стал замечать за собой, что стараюсь произвести максимально благоприятное впечатление на людей, которые имеют какой-либо вес в обществе. Мне по большому счету было не важно, богат человек или не очень, насколько он приближен к сильным мира сего.