Максимальный Дмитрий

– Я пойду. С Вами.

И в завершении она рассмеялась чистым и высоким голосом.

Я оторопел. Я явно услышал, что она согласилась. Столько месяцев ходил и боялся глаза на нее поднять, а тут слышу, что она согласилась! Не зная, как и что дальше говорить, я коротко попрощался и, улыбаясь, вышел на улицу. Как обычно, захлопнув дверь в салон, я тут же почувствовал сильное стремление вернуться обратно. Меня тянуло к ней, как магнитом. Усилием воли я заставил себя открыть машину и уехал.

После театра были выставки, рестораны, концерты. Ира привыкла к моему обществу, и мы уже общались, словно давние знакомые. Я мог шутить и вести себя непринужденно. Но, в моих глазах она оставалась все столь же очаровательной и недоступной. Я не решался ее поцеловать. Как мальчик, я как будто ждал разрешения. Но его не поступало. Да и кто мог бы дать такое разрешение?

Шли месяцы, и я уже стал частым гостем в доме Ирины. Частенько мы с ее отцом засиживались за полночь у горящего камина, с бокалом рома, захваченные азартной игрой в нарды.

За окном стояла серая и холодная осень. Дожди не прекращались уже две недели, превратив дороги в бесконечную грязь. Дул холодный и влажный ветер, и, как бы тепло я не одевался, – он везде находил лазейки, чтобы застудить меня. Листья уныло обрывались, и падали с деревьев целыми горстями, безучастно смиряясь со своим уходом. Подходила долгая долгая зима. Облака старательно затянули осеннее небо серостью, не пропуская ни одного солнечного луча…

В такие дни я охотно оставался ночевать в теплом доме Ирины, и для меня была готова уютная спальня. Моя, если так можно выразиться, спальня находилась на этаже, где была и спальня Ирины. Однажды, когда я по обыкновению остался ночевать в ее доме, посреди ночи вдруг послышался звук открывающейся двери.

Дева вошла, медленно и грациозно пролетев, как мне показалось, над поверхностью пола. Ее ночное платье, черное, полупрозрачное, искрилось мерцанием, и шифоновые волны вторили движению тела. Я замер, теряясь в предположениях, что бы могло обозначать ее появление. Ира мгновенно обняла меня, и я почувствовал жар ее рук и губ. Я словно уплыл в небытие.

А на утро мы втроем сидели за большим столом в гостиной. Отец Ирины, как обычно, по-хозяйски покряхтывал, и делился планами на предстоящие выходные. Приближался зимний сезон, и Петр Васильевич, – так звали ее отца, – надумал съездить на осеннюю охоту.

– Вот, Макс, пока болота не встали, поеду, постреляю. Сам-то любишь побродить по тайге? – спрашивал он раскатистым неторопливым басом, с удовольствием откидываясь на спинку обеденного стула.

Я очень старался произвести хорошее впечатление, и искал тот ответ, который бы пришелся особенно по душе отцу семейства. Но, близость Ирины удивительным образом действовала на мою способность сосредотачиваться. Тем утром мои мысли то сворачивались в густой и неясный ком, то раскидывались хаотично по всему полю сознания. Перед глазами стоял только один ясный мысленный образ, образ моей любимой в тот миг, когда она приблизилась ко мне, тайно и откровенно.

– Не владею оружием, – ответил я. – Но, думаю, во мне живет страстный охотник.

– Так вот, это мы и проверим. Поехали со мной! – подхватил Петр Васильевич. – В воскресенье свободен?

– Да, абсолютно. Буду у вас в…?

– В семь утра, – подытожил он.

– Что же, в семь, так в семь.

Ирина, чуть нахмурив брови, взглянула на отца. Это только потом, уже после охоты, я узнал причину ее недовольства. Как оказалось, отец затеял свою игру уже давно. Охота была своеобразным экзаменом на проверку мужества. Как только в поле зрения появлялся очередной ухажер Ирины, отец считал своим долгом проверить парня на прочность. И, как показало время, ни один из предыдущих друзей семейства не прошел с честью это испытание.

Что же было столь сложного в такой осенней охоте среди болот? Дело в том, что Петр Васильевич знал те охотничьи угодья с самого своего детства. Маршрут пролегал сквозь болотистую местность, растягиваясь на десятки километров. Там, где оканчивалось очередное болото, на пути вставала непроходимая тайга, бурелом, заросли колючего кустарника.

Уже на первом километре пути я изрезал лицо и руки в кровь, несмотря на все старания идти «нога в ногу», как того требовал Петр Васильевич. Тяжесть снаряжения, неудобная одежда, пронизывающий холод, болотистая влажность, – все это вместе усложняло мой путь. Но, после первого выстрела, который оказался на удивление метким, и принес нам отличную дичь, напарник одобрительно кивнул мне. Мы свернули направо, и стали постепенно подниматься по круче. Дорога сделалась заметно легче, под ногами появилась сухая твердая почва. Деревья поредели, и можно было наблюдать высокое небо.

– Там, видишь, опушка, – там сделаем привал, – сказал Петр Васильевич.