Континент пылал. Войны стали страшнее, когда, умирая, обреченный чувствовал, что за смертью уже ничего не последует *. Никогда. Мгновение игры подарило личности сознание своей исключительности - как раз за секунду, за час, за день до расплаты. Человек всегда был достаточно логичен, чтобы понять: его душа не нужна Богу, во всяком случае, не нужна такая, как она есть: с сомнениями, и страхами, и тягостными воспоминаниями, и бессмысленными надеждами, и повторами "кажется, что страдаем, а на самом деле невидимый Автор, морщась, вычеркивает целые главы жизни" - поэтому бессмертие - миф, даже если оно существует, и, кстати, ни один европеец не предложил позитивной концепции загробной жизни, хоть как-то выходящей за обывательские представления о молочных реках и ангелах, уныло пиликающих на антикварных струнных инструментах. На западе бессмертие всегда воспринимается, как потеря индивидуальности. Потому что индивидуальность это одна удивительная жизнь, одного уникального человека. Два полюса одной оси: смерть и антисмерть - страшное наказание, сразу и навсегда разрывающее связи человека и с теми, кого он любит, и с теми, кого он обречен ненавидеть, которое тоже лишает его личности. Собственно, уже греки считали: лучше быть рабом на земле, чем царем в царстве мертвых.
Слово "никогда" - одно из
Иное дело - Восток, где цивилизация оказалась ориентированной не на изменения (иными словами, время и его производные), а на
Всемогущий творец подарил нам не только
Моду на сопричастность времени Господь отменил, раздав для профилактики сакральное
"Где сказка, а где быль на этих мирах, спрятавшихся за бесконечными годами?"
Все - сказка, и все - быль. Все - реальность, и все - выдумка. "Миросоздание построено на ритме. Единичное слово не играет особой роли. Только ритм отделяет вымышленный мир от существующего."
II. Есть разные способы построить мосты между мирами, но пошлина за вход не оправдывает затрат на строительство.
Реальность все равно ощущается нами, как единственная. Привнесение в нее новых мелодий - все равно, взяты ли они из вполне вещественного мира Востока, из иноземья, из иновременья, из совсем уж воображаемых
"Нарушивший печать Гнома, потеряет все".
Наказание за дерзость может быть изощренным до диалектичности.
Игнациус отброшен в опрокинутый им же мир, только изрядно ухудшенный. Его прежние абсолюты схлопнуты до комнаты в коммуналке и нормированных встреч с сыном. "Это был обвал".
То, во что с легкостью кинута жизнь, безжалостно съело элементарные условия продолжения этой жизни.
"Там" тоже существует Зверь, изрядно облагороженный (в наших глазах) интерьером. А в интерьере, как всегда, украшенное дьявольской сказкой средневековье. Вечное, потому что бесконечно воплощено в хранителях каменного монстра, крепко сбитой литературе, одеревенелых богобоязненных философиях и неповоротливых бескрылых науках.
Игнациус не смог, не пожелал или не успел достроить Вселенную до своей великой любви. Знак судьбы, подаренный ему в горьком сне, остался знаком.
Можно остаться и на этой стороне звездного моста. Выбор Климова ("Цвет небесный"). Выбор Созоева ("Альбом идиота").
"Я бы все отдал, лишь бы рядом сейчас была не Мара, а совсем иная женщина. Иная, забытая, запрещенная к воспоминаниям."