Манипуляция общественным сознанием: теория и практика

Наиболее сложным с этической точки зрения представляется вопрос соотношения в соцсетях публичного и приватного. Иными словами – к кому обращено то или иное высказывание: к личным знакомым и друзьям, понимающим его контекст, или всему человечеству. Алгоритмы «ленты новостей» ФБ устроены так, что несмотря на все настройки приватности («для всех», «только для друзей» и т.д.) некоторые сообщения появляются у других пользователей чаще, чем другие, да и сами эти настройки часто сбиваются, поэтому пользователи ФБ зачастую и сами не понимают аудиторию своих публикаций. Особенно тех, что вызвали много «лайков» и комментариев других пользователей. Из-за этого высказывание, обращенное к единомышленникам или просто лично знакомым людям, часто оказывается вырванным из контекста и его смысл буквально переворачивается. Так, например, произошло в недавнем сетевом скандале, связанном с деятельностью детского хосписа «Дом на горе». Одна из его основательниц Лидия Мониава взяла под опеку пациента хосписа, неизлечимо больного мальчика Колю и поселила его у себя. Мониава, энтузиастка паллиативной помощи, рассказывала у себя в ФБ буквально о каждом дне жизни своей жизни с Колей, параллельно тестируя городскую среду Москвы на удобство для людей с ограниченными возможности, а кафе, рестораны и другие развлекательные места на толерантность. Какое-то время заметками Мониавы, находившимися в открытом доступе, читали лишь ее единомышленники, восхищавшиеся ее общественной и практической деятельностью по оказанию паллиативной помощи: они писали ободряющие комментарии к каждому новому приключению Лидии и Коли, давали советы, даже обращались в московские органы власти с просьбами сделать те или иные городские пространства более пригодными для перемещения людей на инвалидных колясках и т.д. Так продолжалось до тех пор, пока некоторые другие пользователи ФБ не усмотрели в действиях Мониавы «нарушения прав ребенка с инвалидностью» и не написали об этом в собственных блогах. Эти заметки также собрали тысячи комментариев. Разгорелась огромная дискуссия, в результате которой Лидия Мониава, еще недавно слывшая в интернет-сообществе едва ли не святой, превратилась в «извращенку, мучающее тяжело больного мальчика», а некоторые наиболее активные пользователи даже обратились в Следственный комитет с требованием проверить обращение Мониавы с Колей, а также ее благотворительную и волонтерскую деятельность в целом. В задачу этого текста не входит анализировать, кто был прав в этом споре – Лидия Мониава или ее противники, задача здесь – показать, как заметки («посты») и комментарии, нарастающие в этически неоднозначных ситуациях, как снежный способны разрушать репутации и создавать опасные прецеденты «расчеловечивания» конкретной персоны, народа или явления в целом.

В США на этом принципе строится «культура отмены» – любое сообщение о чьем-либо «плохом» поведении без малейшей проверки становится причиной разрушения репутации и карьеры. Как, например, это произошло в рамках движения «MeToo», когда тысячи (если ни миллионы) женщин по всему миру начали рассказывать о пережитом ими сексуальном насилии. В результате этого многие известные люди лишились семей и карьер. А даже если обвинения впоследствии не подтверждались, то, как в случае с актером Кевином Спейси, ничего изменить уже было нельзя.

Российского сегмента ФБ этот флешмоб тоже коснулся, однако несмотря на сотни (а то и тысячи) опубликованных историй о насилии, реальных последствий он имел мало.

Однако очень интересным оказался лингвистический аспект дискуссий о физическом и психологическом насилии, который стал заметен и в самих историях «MeToo», и в их обсуждениях, – размывание до недавнего времени однозначно понимаемых слов. Сексуальным насилием, например, стало считаться не только то, на что прямо указывается в соответствующей статье Уголовного кодекса РФ, но и множество других, без сомнения, неприятных для женщин ситуаций. Даже простое упоминание определенных слов.