Манкая

Юленька просияла улыбкой и открыла вентиль с водой.

— Митя, Вы герой! Спасибо большое!

— Не на чем.

— Как мне благодарить вас? Хотите чаю? Нет? Тогда завтрак? Хотя, уверена, готовите вы лучше, чем я. Ну, и краны чинить умеете, в отличие от меня.

Митька собрал инструменты, вымыл руки и направился к выходу. Юля снова скакала за ним и пищала от восторга. Уже на лестничной площадке, она снова начала благодарить Широкова:

— Митя, это было потрясающе! Какие руки у вас! Золотые!

В этот момент раздалось ехидное покашливание и на площадке возникли Ирина Леонидовна под руку с Яковом Моисеевичем. Не понятно, куда эти двое ходили ранним утром, но оба выглядели довольными.

— У нас тут легкий адюльтер наметился? Ирина, дорогая, ви только посмотрите! Муж за порог, а наше сокровище уже привечает красавца-соседа. Заметьте, ей все понравилось! — разумеется, Гойцман шутил.

Да, шутка была «ниже пояса», но Ирина засмеялась и ответила в тон дяде Яше:

— Ну, а как вы хотели, Гойцман? Когда мужа дома нет, такое вот и происходит. Я все еще помню ваше появление в моей спальне в венке цезаря и простыне в цветочек на голое тело.

Широков и Юленька не успели смутиться словами Гойцмана. Они оба с удивлением смотрели на пожилых своих соседей и бесконечно любопытствовали, что же за история такая, с простыней и венком?!

— Ирина Леонидовна, да сколько же можно вспоминать мне этот досадный случай?! Еще и при молодежи. Ви очень ехидная женщина! — Яков Моисеевич сердился, но как-то не убедительно.

— Досадный? Яша, быть может это самое яркое воспоминание в моей долгой жизни! — и она захохотала, превратившись разом в молодую очаровательную барышню.

— Ирина Леонидовна, не поймите неправильно, но хотелось бы знать подробности. Честное слово, очень любопытно, — Митька не удержался, понимая, что в истории нет ничего интимного, а есть веселое, забавное.

— Да, дядя Яша! Это как понимать? Расскажите, ну расскажите, — Юля упрашивала Гойцмана так мило, что он махнул рукой, засмеялся и разрешил Ирине рассказать.

— Яша тем годом получил членство в Коллегии адвокатов России. Я никогда не видела Гойцмана пьяным, но тут, от счастья, полагаю, он натрескамшись. И прилично так. Жена его, Фаина, царство Небесное, жива еще была. Так вот, он укушался, видимо заплутал в своем доме, и вынесло пьяненького на лестницу. А моя дверь была открыта. Не заперла вот именно этой ночью. Лежу в постели, дверь открывается, входит Яша — на голове пластмассовый венок, а сам завернут в простыню наподобие римского патриция. И громко так, внятно говорит: «Дорогая, твой цезарь готов!». И падает. Занавес!

Смеялись все: и Митя, и Юленька, и Ирина Леонидовна. Даже Яков Моисеевич. На смех, будто мотыльки на свет, подтянулись старушки Собакевич.

— Дора, я говорила тебе, дебош на втором этаже, а ты не верила! Что мы пропустили? — маленькая, кудрявая Фира, «помирать» снова отложила и теперь любопытствовала, что и было признаком возвращения к жизни.

— Фирочка Рауфовна, а про историю с венком вы знаете? — Фира заулыбалась Юлиным словам, а потом захихикала.

Мите пора уже было в «Ярославец», но не мог он уйти сейчас. Уж очень тепло и уютно было стоять рядом с Юленькой на лестничной площадке, слушать истории из жизни соседей и смеяться вместе с ними.

— Димитрий, так что вы делали у Юли? Смотрю, инструменты при вас? — Ирина Мите, — Впрочем, и так понятно. Кран? Снова тот самый? Юля, помнится, ты говорила Кириллу починить. Не сподобился? Хорошо, что сосед появился рукастый.

— Надо же! Димитрий, вы краны починяете? А Яша говорил, вы ресторатор. Снова солгал? Хотя, чему я удивляюсь, он же юрист, — ну, высказывание Доры спорное, хотя юристы и, правда, подвирают.

Соседи поболтали еще немного но, припомнив, что есть еще дела, распрощались и разбежались кто куда. Ирина делать маски для лица, Гойцман составлять очередную монографию, бабушки Собакевич лепить творожники, Юлька собираться на занятия, а Митя, потоптался и пошел переодеться. Ну, согласитесь, неприлично появляться в собственном ресторане в угвазданной сорочке и мятых брюках.

На днях Митя озаботился домработницей. Прибрать, постирать и погладить, это все, что требовалось ярославскому кавалергарду. Явилась некая Татьяна (по совету Давы) и прекрасно разобрала вещи Широкова, сложила в шкафы. Перегладила его сорочки и брюки, перестирала белье и запросила за все это великолепие вполне умеренную цену. Вот одну из таких выглаженных Татьяной рубашек и натянул он на себя. Брюки сменил. Накинул пальто, шапку и пошел к выходу, понимая, что обязательно воспользуется маршрутом, предложенном ему Юленькой.

А на улице снег и солнце. И так нарядно и радостно, что Широкову, будто малолетке, захотелось глаза зажмурить и подпрыгнуть, присвистнуть, а потом побежать быстро, да так, чтобы пальто нараспашку, а волосы в разные стороны.