Мерцающие

«Всегда появляется такая, что лучше предыдущей», – практически теряя себя, словно в нем уже остался один зверь и ничего от человека, подумал мужчина и прочистил горло. В теле словно напалм разлили и подожгли. Было даже больно. Но отголоски приятных ощущений все же вспыхивали раз в минуту, сигнализируя о том, что пора действовать, и скоро эти отголоски превратятся в настоящее, истинное удовольствие, которым пресытится, пусть и на время, темный Попутчик нашего героя.

Прошло всего пять лет с того момента, как мужчина понял, что этого Попутчика нужно кормить настоящей плотью, а не одними лишь эфемерными фантазиями. Прошло три с половиной года с того момента, как мужчина смирился со своей, он и не спорил, отвратительной для обычного человека сущностью. Никто и никогда не стремился понять таких, как он. Кроме, разве что, психологов… Но они ведь все равно не смогут помочь. Никто и никогда не сможет помочь с бесповоротным истреблением темного Попутчика – это мужчина знал наверняка, знал так же точно, как и то, что на его руках по пять пальцев. Это – врожденная, не приобретенная, просто поздно очнувшаяся в нем патология. Он – психопат, и прекрасно это понимает. Но что он в силах сделать? Разве что убить себя – только так можно уничтожить своего Попутчика. Или просто подкармливать его время от времени, стараясь оставаться неприметным, и прожить прекрасную, полную радости жизнь. Радости, понятие которой разнится с понятием обычных людей. У психопатов свои радости, – так любил повторять наш герой, эта фраза была его излюбленным не то оправданием, не то девизом.

Обычно Попутчик просыпался не чаще, чем раз в полгода, что позволяло мужчине все остальное время вести простую человеческую жизнь, притворяться нормальным и иногда даже самому в это верить. Но когда Попутчик просыпался, то делал это с яростью, бешенством и невыносимой настойчивостью в требовании утолить голод. Сопротивление было бесполезным. Обычно это происходило неожиданно, только порой накануне, за день-два до этого, у нашего героя начинали ныть коленные чашечки. Когда Попутчик внезапно объявлял о своем пробуждении, рассыпая от горла до низа живота горячие черные осколки застывшей смолы, все решалось в тот же день, в тот же вечер, потому что уснуть с этим чувством было не то чтобы невозможно, не стоило даже пытаться возвращаться в сторону дома – ноги сами вели мужчину туда, где он мог найти жертву. Обычно Попутчик был неприхотлив и непритязательно относился к любому подкинутому ему мясу – лишь бы голод утолить. Но вот последний год…

Последний год был чем-то переломным. Мужчина стал понимать, что его Попутчик – это не кто-то, параллельный ему. Не кто-то, кому он прислуживает. Не кто-то, кому он вынужден, вопреки своей воле, подкидывать кусок плоти раз в полгода… О, нет. Вовсе нет. Попутчик – всего лишь персонификация его жизненной потребности. Попутчик – всего лишь вынужденное оправдание, перекладывание вины на кого-то еще, но только не взятие ответственности на себя. Попутчик – это он сам. Но за эти годы он так привык относиться к своему желанию, к своей нужде, как к чему-то олицетворенному, что отвыкать уже не хотелось. Было легче думать, что внутри твоей головы живет кто-то, кто заставляет тебя совершать плохие, очень плохие, недостойные человека поступки, чем принять то, что хочешь этого именно ТЫ, а не кто-то внутри, кого ты никогда не видел и не увидишь. Переложить вину на другого, пусть даже несуществующего в материальном мире субъекта, всегда легче, чем понять, что дело только в тебе, потому что ты – не человек даже, а человекоподобное нечто с сильными психическими отклонениями.

Но мужчина никогда себя не оправдывал. Перед кем? Перед собой? От себя самого правды не утаишь, никогда, никак. Даже той правды, которую ни за что не хотел бы видеть и принимать – отвратительной, гадкой, рвотной… Так что дело было не в оправдании, а в простой привычке, приобретенной по незнанию и животному страху перед самим собой в ту пору, когда все только открылось и набирало обороты. Но все это было вначале. И страх, и отвращение, и неприятие… Все прошло. Делось куда-то. Сначала появилось принужденное смирение. Через время – понимание… Странное такое, темное понимание, что это делать нужно, а если не сделать – будет плохо. А инстинкт самосохранения требовал комфорта, все-таки… Еще спустя некоторое время появилось даже удовольствие. И это было так странно! Еще несколько лет назад мужчину рвало оттого, что он понял свою потребность и совершил неудачную попытку ее удовлетворить, но прошло время, и вот он сидит в парке на лавочке, изо всех сил успокаивая Попутчика, уговаривая его потерпеть еще хотя бы полчасика…