Месть роботов

И сразу же после его слов мутная, давящая пелена гиперматерии, плотно обнимавшей со всех сторон борта „Пламени Сверхновой”, начала претерпевать странные изменения, которые знаменовали начало выхода в нор* мальное пространство. Тьма просветлела, и концетри-ческие круги разных оттенков серого цвета понеслись друг за другом мимо иллюминатора со все возрастающей скоростью. Это была поразительная и прекрасная оптическая иллюзия, которую наука так и не смогла объяснить.

Порин выключил свет, и они вдвоем сидели в темноте, наблюдая за слабо фосфоресцирующей бегающей рябью. Потом с ужасающей молчаливой внезапностью структура гиперпространства, казалось, взорвалась крутящимся безумием ослепительных тонов. И тут же все снова успокоилось. Теперь в иллюминаторе спокойно заискрились звезды нормального пространства.

Среди них, сверкая, выделялась самая яркая, сиявшая желтыми лучами, превратившими лица в бледные маски. Это было Солнце!

Родная звезда человечества была еще так далека, что даже не имела выраженного диска, и тем не менее являлась уже самым ярким видимым объектом. В его мягком желтом свете двое людей предались неторопливым размышлениям, и Филип Санат почувствовал, как на него нисходит спокойствие.

Два дня спустя „Пламя Сверхновой” совершило посадку на Землю.

★ * Иг

Филип Санат мгновенно позабыл о священном трепете, охватившем его, едва сандалии впервые коснулись твердого зеленого дерна Земли, стоило ему увидеть ласинук-ских чиновников.

Они выглядели совсем как люди, во всяком случае, как гуманоиды.

На первый взгляд человекоподобные черты преобладали надо всем остальным. Строение ничем существенным не отличалось от человеческого. Двуногое тело с довольно хорошими пропорциями, шея четко обозначена — все это бросалось в глаза. И требовалось несколько минут, прежде чем взгляд начинал выделять отдельные нюансы, свидельствующие о различии между расами.

Прежде всего обращали на себя внимание чешуйки, покрывавшие голову, и тускые линии на коже, шедшие вдоль позвоночника. Лицо с плоским, широким, покрытым мельчайшей чешуей носом, производило скорее отталкивающее впечатление, впрочем, ничего грубого в нем не было. Одежда отличалась легкостью и простотой, а речь была довольно приятная для слуха. Но, самое главное, в их темных, блестящих глазах светился подлинный разум.

Порин подметил удивление Саката, когда тот впервые взглянул на веганских рептилий.

— Вот видишь, — заметил он, — их внешность не столь чудовищна. Ну, и чего ради должна существовать ненависть между людьми и ласинуками?

Санат не ответил. Конечно же, наставник был прав. Слово „ласинук” так долго ассоциировалось в его мозгу с понятиями „чужак” и „монстр”, что вопреки своим знаниям и логике он подсознательно ожидал увидеть этакое сверхъестественное существо.

Однако пока властные, плохо говорящие по-английски ласинуки проводили досмотр, вызванная внешним сходством растерянность постепенно уступила место липкой, неотвязчивой неприязни, переходящей чуть ли не в ярость.

На следующий день они отправились в Нью-Йорк -крупнейший город планеты. И в стенах этого невероятно древнего мегаполиса Санат на время позабыл обо всех заботах Галактики. Для него настал великий момент: он предстал перед похожим на башню сооружением и торжественно сказал себе:

— Вот он, Мемориал!

Это был величайший монумент на Земле — символ величия человеческой расы, и как раз наступала среда, тот день недели, когда двоим избранным поручалось „охранять Вечный Огонь”. Двое, одни во всем Мемориале, следили за трепещущим, желтым пламенем, символизировавшим мужество Человечества, и Порин уже договорился, что в этот день выбор падет на них, на него и на Сената, поскольку они специально для этого проделали такое далекое путешествие.

С приходом сумерек они остались одни в просторном Зале Вечного Огня Мемориала. В мрачной полутьме, освещаемой только судорожными вспышками танцующего желтого огня, полное умиротворение спустилось на них.

Некая аура скапливалась в этом месте, смягчавшая все душевные борения. Мягкие тени, подрагивая, покачивались за колоннами, протянувшимися по обе стороны зала, плетя свою гипнотическую сеть.

Постепенно они погрузились в полудрему, пристально вглядываясь в пламя слипающимися глазами, пока живое биение огня не превратилось перед ними в туманную молчаливую фигуру.

Но малейшего звука оказалось достаточно, чтобы нарушить мечтательность, из-за контраста с царившей вокруг глубочайшей тишиной. Санат моментально напрягся, больно ухватив Порина за локоть.

— Прислушайтесь, — прошептал он, предупреждая вопросы.

Пория, насильственно вырванный из мечтательной дремы, взглянул на своего молодого спутника тревожно и пристально, потом без слов приложил руку к уху. Тишина стала еще более глубокой, давление ее ощущалось чуть ли не материально. Потом издалека донеслось едва уловимое пошаркивание подошв по мраморному полу. Слабый, почти на грани восприятия, шепот и снова тишина.

— Что это? — растерянно спросил Порин.

— Ласинуки! — бросил Санат, вскакивая на ноги. Лицо его превратилось в маску ненависти и возмущения.