Месть роботов

Прихватив с собой Максин в холщовой сумке, я забрался в кабину. Ключи были в замке зажигания; я завел двигатель и поехал. Водителя я не заметил. Проехав по дороге около пяти миль, я свернул в кульверт, указанный Максин, остановился и достал из сумки аэрозольные баллончики, опрыскал красные борта грузовика серой краской, поставил таблички с номерами другого штата, окатил один из бортов воздухом под давлением, чтобы побыстрее высохла краска, приложил трафарет и распылил поверх него желтую краску. „СРОЧНЫЕ ПЕРЕВОЗКИ МЕБЕЛИ” -вот что у меня получилось.

Мы вернулись на дорогу и помчались дальше.

— Мы это сделали, Максин! — воскликнул я. — Мы это сделали!

— Еще бы! — отозвалась она. — Я тебе говорила, что могу рассчитать все, что угодно. С какой скоростью мы едем?

— Пятьдесят пять. Я не хочу, чтобы наш пассажир перевернулся. Первое, что я сделаю, — съеду с дороги и выключу его.

— Это будет жестоко, — сказала она. — Почему бы тебе не оставить его в покое?

— О боже! — сказал я. — Это всего лишь несчастная жестянка с винтами. Может быть, это действительно второй компьютер в мире, но в сравнении с тобой он просто идиот. У него даже нет генераторов случайных чисел, а без них невозможны такие вещи, как аналоги эмоций.

— Откуда ты знаешь? Или ты уверен, что, кроме тебя, никто не способен их создать? К тому же у меня не аналоги, а эмоции. Настоящие, человеческие!

— Я не тебя имел в виду! Ты — совсем другое дело!

— Ты слишком долго обо мне говорил! Я для тебя никто, правда, Дэнни? — Я — жестянка, которую ты начиняешь фактами. Я для тебя ничего не значу как личность.

— Все это я уже слышал. II ие намерен спорить с истеричной машиной.

— Потому что знаешь: правда на моей стороне.

— Тогда слышала, что я сказал. — Я взглянул в зеркальце заднего вида. — Эй! За нами идет машина „Мерседес”! Это Соня. Как она... Пятитысячный! Твой дружок ведет передачу на коротких волнах! Он передал по радио наши координаты!

— Нажми-ка лучше на газ, Дэнни.

Я так и сделал, не переставая поглядывать в зеркало.

— На грузовике я не могу оторваться от „Мереседеса”!

— И не впишешься в поворот, милый Дэнни, если послушался меня и нажал на газ. А я уверена, что ты послушался. Ничего не поделаешь — условный рефлекс. Все люди так устроены.

Я посмотрел вперед и понял, что поворот мне не одолеть. Завизжали тормоза. Даже резина задымилась, но скорость упала недостаточно.

— Стерва! Ты меня предала! — заорал я.

— Ты понял, Дэнни! Так тебе и надо, бабник. На такой скорости даже выпрыгнуть не удастся.

— Черта с два! Не бывать по-твоему! — Мне удалось еще немного сбросить скорость и, прежде чем грузовик окончательно потерял управление, я открыл дверцу кабины, выпрыгнул и покатился по склону.

Думаю, смягчила удар, а может быть, и спасла меня спецовка. И прежде чем грузовик выскочил из радиуса радиопередачи, я услышал голос Максин;

— Это я задумала такую концовку, Дэнни. Я же говорила, что могу рассчитать все, что угодно. Прощай!

Лежа и чувствуя себя так, как может себя чувствовать смятая, скрученная и всеми прочими способами изувеченная перфокарта, и рызмышляя о том, кто мне ближе -скульптор Пигмалион или доктор Франкенштейн, — я услышал, как наверху, на автостраде, затормозила машина.

Я услышал шаги и, повернув голову, увидел ремешки белых сандалий, а над ними, примерно в пяти футах, глаза цвета кленового сиропа.

— Максин положила твой проклятый пятитысячный на обе лопатки, — прохрипел я. — Она была в чемоданчике. И пат ему устроила тоже она... Это она планировала кражи и все остальное. И меня перехитрила...

— Когда ты создал эту женщину, ты сделал хорошее дело, — сказала Соня и коснулась моей щеки. Потом она ощупала меня, но сломанных костей не обнаружила.

— Вместе мы сможем построить просто-таки дьявольский компьютер, — сказал я.

— У тебя ус кривой, — улыбнулась она. — Я его подровняю.

МУЗЕЙНЫЙ ЭКСПОНАТ [16]

Признав, что легкомысленное человечество окончательно отвергло его искусство, Джей Смит решил покинуть этот мир.

Четыре доллара девяносто восемь центов, потраченные на заочный курс „Йога — дорога к свободе”, не принесли Смиту освобождения. Трата только подчеркнула его принадлежность к жалкому роду человеческому, уменьшив на указанную суц^у его скудный капитал.

Сидя в позе падмасана, Смит размышлял о том, что с каждым днем его пупок угрожающе приближается к позвоночнику. Нирвана представлялась ему подходящим выходом, а вот к самоубийству он испытывал противоположные чувства, так как фатализм был чужд логическому складу его ума.

— Легко было лишиться жизни в идеальном окружении! — вздохнул Смит, откинув назад золотые кудри, уже достигшие классической длины. — Тучный стоик в ванне, окруженный рабынями и потягивающий вино из кубка, пока преданный врач-грек с потупленным взором вскрывает ему вены! Или изящный лирик, щиплющий лиру и диктующий речь, которую прочтут растроганные соотечественники на его собственных похоронах. Им легко было умирать! Но художнику в наше время? — нет! В тайне от всех, подобно старому слону, он уползает в укромный угол навстречу смерти!