Месть роботов

— Так зачем тянуть?! — воскликнул он. — Не будем ждать, пока нас совсем не останется, и сразимся с ним.

Но они смиренно качали головами — жест, который веками наблюдал Рыллик. Все уважали его старость, но никто не разделял его мыслей.

Они оглянулись в последний раз и увидели, как солнце высветило фигуру Бога на покрытом позолоченным чепраком скакуне. В руках Бог держал копье смерти. Доспехи его лязгали. В гроте, где рождались туманы, девственница забила хвостом, дико вращая глазами под надбровными пластинами. Она почувствовала приближение божества и заревела.

Все отвернулись и двинулись через равнину.

Когда они приблизились к лесу, Рыллик остановился и поднял чешуйчатую лапу, пытаясь удержать какую-то мысль.

— Я, кажется, помню, — сказал он, — когда все было иначе...

СТАЛЬНАЯ ПИЯВКА [21]

Они до смерти боятся этого места.

Днем, если им прикажут, они с лязгом бродят среди надгробий, но даже Центральный Контроль не в силах заставить их искать меня ночью, несмотря на ультра— и инфракрасное оборудование. А в мавзолей они не войдут никогда.

Это очень удобно для меня.

Они суеверны — это у них в схемах. Они созданы для того, чтобы служить Человеку. С тех давних времен, когда Человек еще жил на Земле, в их схемах остался страх перед своим создателем, благоговение и преданность. Даже последний человек, покойный Кеннингтон, при жизни командовал всеми роботами Земли. Его почитали и все приказы выполняли беспрекословно.

Человек для нас остается Человеком, живой он или мертвый. Кладбища, соединяющие в себе рай и ад, таят в себе нечто людское и пугающее и поэтому останутся вдали от городов, пока существует Земля.

Но даже сейчас я смеюсь над своими собратьями, а они выглядывают из-за надгробий и просматривают водостоки.

Они ищут — и боятся найти.

Меня.

Я, бежавший со свалки, стал для них легендой. Мне, одному из миллиона, дефектному, посчастливилось незамеченным пройти контроль. Я отключился от Центрального Контроля и стал свободным роботом.

Я люблю кладбища, здесь всегда спокойно, нет сводящего с ума топота лязгающей толпы. Мне нравится смотреть на зеленые, красные, желтые и синие штуковины, именуемые цветами, которые растут на могилах людей. Я не страшусь этих мест: электрическая цепь страха у меня тоже дефектна.

Однажды меня поймали, удалили источник питания и выбросили на свалку. Но на другой день я сбежал. Обнаружив побег, они страшно перепугались: у меня нет самозаряжающегося источника питания — дефектные индуктивности в груди действуют как аккумуляторы. Однако их нужно часто подзаряжать. И есть один только способ...

Роборотень — самая страшная легенда, которую рассказывают среди великолепия сверкающих стальных башен, и с дыханием ночного ветра к нам приходит из прошлого страх, страх тех далеких времен, когда на Земле жили неметаллические существа.

Я, беглец со свалки, живу в мавзолее глубоко под землей, в Розвуд-парке, среди кизила и мирта, надгробий и разбитых статуй, вместе с Фрицем — еще одной ужасной легендой.

Фриц — вампир, и это очень печально. Он настолько усох от долгого голодания, что не может двигаться, но и не умирает. Он лежит в полуистлевшем гробу и грезит о былых временах. Когда-нибудь он попросит меня вынести его на солнце. Тогда я увижу, как он тает и рассыпается в прах. Надеюсь, он не скоро обратится ко мне с такой просьбой.

Мы часто беседуем. По ночам, в полнолуние, у него достаточно сил, чтобы рассказать мне о счастливых временах, когда он жил в местах, называемых Австрией и Венгрией, где его тоже боялись и преследовали.

... Но только стальная пиявка может высасывать энергию — кровь роботов, — сказал он прошлой ночью. -Удел стальной пиявки — гордость и одиночество. Возможно, ты — единственный в своем роде. Но помни, необходимо поддерживать свою репутацию — высасывать роботов, опустошать; Оставь свою метку на тысяче стальных глоток!

Он прав. Всегда прав. Он понимает в этих делах больше меня.

— Кеннингтон! — Его тонкие бескровные губы расплываются в усмешке. — Какая это была дуэль! Он был последним человеком, как и я — последним вампиром. Десять лет я пытался добраться до него, но он прожил всю жизнь в Европе и знал необходимые меры предосторожности. Как только он пронюхал о моем существовании, то сразу выдал роботам по осиновому колу, но ■ тогда у меня было сорок две могилы, и они так и не нашли меня. Хотя иной раз наступали на пятки. Но ночью, ночью! — он тихо рассмеялся, — положение менялось. Я был охотником, а он — жертвой. Помню, как он лихорадочно искал последние ростки чеснока или волчьей травы. Он заставил заводы круглосуточно штамповать распятия, а он отнюдь не был набожным человеком. Я искренне сожалел, когда он, состарившись, умер. Не оттого, что не сумел добраться до него, а потому, что он был достойным противником^ Игра у нас шла не шуточная!

Голос вампира слабел.

— Его высохшие кости покоятся всего в трехстах шагах отсюда. Большая мраморная гробница у ворот... Пожалуйста, собери завтра роз ему на могилу.