Услышав это, я хмурюсь. Конечно, я упоминала ей, что не планирую заводить детей. Но не говорила, что физически не могу этого сделать. Не нужно открывать эту банку с червями.
Но откуда она может знать, что Кип не хочет их? Может быть потому, что он был вечным плейбоем. Это имеет смысл. Но выражение лица Норы почти… мрачное?
Неужели она знает о Кипе больше, чем я?
Конечно, она знает о нем больше, чем я. Она замужем за его лучшим другом.
Я всего лишь его фальшивая жена.
Мои знания об этом мужчине сводятся к тому, изгибается ли его член вправо (не изгибается), и важно ли ему довести девушку до оргазма (важно).
Хоть я и не должна чувствовать себя странно из-за этого, все равно чувствую. И завидую.
Но сейчас во мне растет человек. Для этого нужен прецедент.
— Т-такого не бывает, — заикаясь, бормочу я. — Случайных беременностей не бывает.
Нора смотрит на меня недоверчивым взглядом.
— Эм, ты смотрела ромкомы? — спрашивает она. — Еще как бывает.
Я хмуро смотрю на нее.
— За пределами Голливуда, — огрызаюсь. — У женщины за тридцать каждый месяц есть двадцатипроцентный шанс забеременеть. И этот процент только уменьшается по мере взросления. И у здоровой женщины, а не той, кому поставили бесплодие.
Нора уставилась на меня, разинув рот.
— Подожди, что? — почти взвизгивает она.
Я вздрагиваю от ее тона, осознав, что проговорилась об одной из многих вещей, которые скрывала от своей лучшей подруги.
Черт.
— Врачи диагностировали тебе бесплодие? — повторяет, потрясенная.
Из этого нет выхода.
Черт, я бы сейчас убила за бокал вина.
— Ну, я уверена, что они не произносили слово «бесплодие», — уклоняюсь от ответа. — В смысле, там была какая-то медицинская чушь, произнесенная мягким, но отстраненным тоном, которая, да, в значительной степени сообщала новость о том, что у нее, — я указываю на свою вагину. — Не будет привилегии, если из нее выскочит ребенок.
Нора быстро моргает, переваривая эту информацию.
Это слишком.
Сначала я сказала ей, что неожиданно забеременела, а затем добавила, что ранее была бесплодна по медицинским показаниям.
Ей нужна секунда переварить.
Не только ей.
Я глубоко вздыхаю.
— Не думала, что мне когда-нибудь придется тебе это рассказывать. Что-нибудь из этого, — говорю я, хватая кекс, готовый к выкладке. Сейчас меня уже не так сильно тошнит, и мне захотелось обильное количество сахара — немедленно.
Делю кекс пополам, перевернув сторону, покрытую глазурью, чтобы получилось что-то вроде сэндвича.
— Я была замужем, — говорю ей, сосредоточившись на кексе, а не на лучшей подруге, которой лгала много лет. Технически не договаривала, но кого я обманываю? Недомолвка — стопроцентная форма лжи. — Перед тем, как покинула Австралию, — объясняю. — Я была молода. Чертовски молода. И чертовски глупа, — откусываю кусочек от кекса. — Думала, что люблю его. С ним чувствовала себя особенной или что там еще, черт возьми, говорят.
Я жую, делая это медленно, как будто могу продлить паузу.
К сожалению, кекс воздушный и мягкий, и приготовлен просто великолепно.
— Я не из богатой семьи, — продолжаю, переводя дыхание и не глядя Норе в лицо. — В смысле, вообще. Моей маме нравились пони и вино, а отцу нравилось все, что не касалось работы или времяпрепровождения с семьей. Достаточно сказать, что мы едва сводили концы с концами на пособия от правительства, доходы от того, когда мой отец соизволял работать, и все, что мама не проигрывала в азартные игры.
Я морщусь от боли, когда произношу эти слова вслух, вспоминая ту грязную квартиру, в которой мы жили. Сырость снова пробирает до костей, ощущение того, что зимой никогда не бывает тепло, а летняя жара гнетущая и затхлая.
— Я познакомилась с Эмметом Лэндоном на какой-то домашней вечеринке, — говорю, отказываясь от кекса, поскольку снова чувствую тошноту. На этот раз это не имеет никакого отношения к гормонам беременности, а к прогорклым воспоминаниям, пропитанным мороженым «Smirnoff» и дешевыми духами, которые, как мне казалось, делали меня старше и опытнее.
— Я, конечно, знала, кто он такой, — объясняю. — Все в моем районе знали, кто такой Эммет Лэндон, даже если не ходили в модную частную школу, в которую ходил он… я тоже не ходила. Но он из богатой семьи, устраивал легендарные вечеринки, разбивал дорогие машины, настоящий богатый засранец, — усмехаюсь я. — А еще чертовски сексуальный.
В то время я, по крайней мере, думала, что он сексуальный. Мне казалось, что с темными волосами, оливковой кожей и подтянутыми мышцами он почему-то выглядит старше своих восемнадцати лет. Будто он был мужчиной.
И все же за все годы, что я его знала, он не повзрослел ни на день. Он все еще оставался тем избалованным, богатым подростком, который думал, что ему принадлежит мир и все в нем.
— И он смотрел только на меня, — говорю Норе, по-прежнему не глядя на нее. Прибираю тарелки на кухонном столе. — Так вот, я не была серой мышкой. У меня рано появились великолепные сиськи, и я поняла, как использовать свою внешность в своих интересах. Знала, что мужчины и парни обращают на меня внимание. И все же чувствовала себя особенной только с ним.