Мифы Ктулху. Порча и другие повести

В четыре часа пополудни Спеллмана вызвали во двор вместе с пятью другими санитарами, поскольку обитателей Преисподней выпустили поразмяться на свежем воздухе второй раз за день. Среди этих пяти был и Барстоу. Вел он себя беспокойно и явно нервничал, однако при этом демонстративно старался держаться подальше от Спеллмана. Мартин уже давно заметил, что в присутствии Барстоу пациенты ведут себя тихо – и все же сегодня впервые в их поведении ощущался какой-то молчаливый протест, будто, фигурально выражаясь, все они имели в запасе некий «козырь». Барстоу, похоже, тоже это заметил и с интересом стал наблюдать за Ларнером, когда тот подошел к Спеллману и заговорил с ним.

– Ждать осталось совсем недолго, санитар Спеллман, – тихо произнес Ларнер после того, как они обменялись приветствиями.

– Неужели? – улыбнулся Мартин. – В самом деле, Ларнер? Знаете, я сегодня утром видел, как вы раздавали сделанные вами копии.

Выражение лица Ларнера мгновенно изменилось.

– Вы ведь никому не сказали?

– Нет, никому. Когда вы мне расскажете, что здесь затевается?

– Скоро, совсем скоро… эх, жаль, что я не знаю формулы Наах-Титха!

– Э-э-э… действительно, жаль, – согласился Спеллман, плохо понимая, к чему клонит его собеседник. Но затем ему вспомнилось, что он уже видел упоминание о так называемом барьере Наах-Титха в ларнеровских заметках на полях «Хтаат Аквадинген». – Надеюсь, это не помешает проведению эксперимента?

– Нет, но… мне действительно искренне жаль… вас.

– Меня? – нахмурился Мартин. – Вы на что намекаете, Ларнер?

– Дело не во мне, вы же понимаете, – быстро заговорил безумец. – То, что творится со мной, в месте вроде этого никого не волнует, да и другим здесь тоже ничуть не легче. В клинике им не на что надеяться. Да что там! Некоторые из них даже выиграют от перемены мест! Но вас, Спеллман, вас мне искренне жаль…

Спеллман задумался, прежде чем задать новый вопрос.

– Эта самая.… формула… она действительно так важна? – Эх, почему он не может проникнуть в сознание этого человека, узнать, в каком направлении блуждают его мысли!..

Ларнер неожиданно нахмурился.

– Разве вы не читали «Хтаат Аквадинген»? – Вопрос прозвучал скорее как обвинение.

– Да-да, конечно, читал… правда, книга очень сложная, а я… – Спеллман попытался найти подходящее слово, – …я не адепт!

Ларнер кивнул, и хмурое выражение тут же исчезло с его лица.

– Верно, вы не адепт. Их должно быть семь, я же здесь один. Формула Наах-Титха, разумеется, поможет нам, но даже и в этом случае… – Ларнер заметил, что к ним приближается Барстоу. – Летриктрос Темиель, фитритте клептос, – пробормотал он и вновь повернулся к Мартину: – Я не знаю ее окончания, вы понимаете, Спеллман? И даже если бы знал… ей не отвратить такое зло…

На следующий день, когда Спеллман взглянул на обитателей Преисподней через зарешеченное окно своей комнаты, он вновь отметил возникшее между ними единение, нечто вроде дружбы. А еще ему бросился в глаза тонкий красный рубец на лице Ларнера. Еще вчера того не было. Интересно, откуда взялась отметина?

Спеллман машинально, повинуясь минутному порыву, поискал в списке дежурств фамилию санитара, совершавшего обходы в прошлую ночь. И тотчас понял, что двигал им отнюдь не минутный порыв, а чудовищное подозрение, ибо взгляд его упал на знакомое имя: Алан Барстоу. Мартин мысленно представил себе коренастого, похожего на жабу санитара с палкой в руке. При мысли о красном рубце на лице Ларнера юношу вновь охватило непонятное беспокойство – как и в случае с тем больным, который – во время «острого приступа помешательства» – каким-то непонятным образом ухитрился вырвать себе глаз.

В новогоднюю ночь, после крайне скромных празднеств, омраченных для Спеллмана нарастающей с каждым часом тревогой, для него прозвучал «первый звонок», возвестивший о грядущем кошмаре. Увы, случилось так, что Мартин практически не обратил на него внимания: у юноши был выходной, и он работал над книгой, однако как только утихли доносившиеся снизу крики, к нему в комнату зашел дежуривший в тот день Гарольд Муди.

– Никогда не видел ничего подобного! – нервно произнес он, присаживаясь на кровать Мартина. – Ты слышал?

– Я слышал какие-то крики. Что там стряслось? – спросил Спеллман из вежливости. Работа над книгой продвигалась быстро, и он не хотел отрываться от дела.

– Да ты что? – удивился Муди. – Крики, говоришь? Да скорее хоровые заклинания. Эти идиоты ревели во всю глотку, оглохнуть можно было! Это даже не слова, Мартин, – по крайней мере не понятные всем слова, – а какая-то ересь! Полная околесица!

– Околесица? – Мартин быстро встал из-за стола и подошел к коллеге. – Что за околесица такая?

– Вообще-то я не знаю, ни черта не понял. То есть я хочу сказать…

– Что-то вроде этого?.. – перебил его Спеллман и, достав из тумбочки ворох листов «Хтаат Аквадинген», принялся их перебирать. Вскоре он нашел нужный отрывок: