Михей Кузмич на курорте

Много лет сиднем сидел Михей Кузьмич среди тайги при мельнице. Можно сказать, одичал даже. Но, видно, на то он и человеком был, чтобы с четверенек махом одним на две ноги стать по-людски.

В вагоне моментально в курс мировой политики вошел, клял, на чем свет стоит, мировых разбойников и, вообще, выказывал необычайную храбрость. Но курорт все еще пугал его, от курорта нет-нет да и засосет у него под ложечкой. Впрочем, и с этим он справился: люди разговорили. В один голос все:

— Атличное дело — курорт!.. Так что которые вовсе в лежачем положении находились, начали вертикалем ходить…

А когда на одной из больших стоянок паренек бывалый все честь-по-чести раз'яснил, Михей Кузьмич окончательно повеселел.

— Вон — гляди!.. — говорил паренек. — Видишь, у буфета гражданина пузатого? Воду он пьет, по прозванию Нарзан… Гражданин этот, не иначе как богатый, воду ту пьет и денежку за нее платит, а ты в ей, без всякой даже платы, купаться будешь…

— Ды ну? — осклабился Кузьмич. — Ах, ты ястри-те! Купаться, говоришь?..

— Обязательно! Нынче, что буржую — в нутро, пролетарию — за место бани! Потому времена теперь, дед, как по писанию: последний да будет первым. Ты весь свой организ промывать будешь, а «он» — обмывки твои пить… Понял?..

*

На шестые сутки вылез Михей Кузьмич из вагона в горах на курорте. Не успел он на асфальт ступить, подлетел к нему человек?..

— Вы — санаторный?..

— А тебе что?.. — скосил на него глаза Кузьмич и покрепче прихватил локтем гашник с зашитою пятеркою.

А человек свое:

— Если санаторный, провожу! Я-агент…

«Провожай свою мать! — буркнул про себя Кузьмич- ангел какой нашелся»… И — в сторону, а человек за ним — боком, боком. Ну, просто, юла! Рассердился Кузьмич.

— Отойдите, господин, честью прошу!..

Отбежал тут человек, к другим кинулся, а Михей Кузьмич с мешком своим туда и сюда… Шут их знает, Где они тут — кислые воды?.. Толкнулся к носильщику.

— А тебе, — говорит, — по всем видимостям, к Цустраху надо… Вон этот человек, видишь? Иди в полное его усмотрение!..

Глянул Кузьмич, а то — все он же, человек тот юркенький. Поскреб Кузьмич бороденку, подошел, снял на всякий случай картуз: тоже, поди, комиссар какой.

— Честь имею в полное ваше усмотрение!..

— Санаторный?..

— Вроде того…

Подхватил агент мешок Кузьмича на плечо и ну шагать.

— Следуйте за мною!..

Кузьмич следует, а сам разговор ведет:

— А я тебя, Чустрах Моисеич, за жулика принял… Вид у тебя такой… Ты уж не обессудь… Семейный будешь?..

Тут народ всякий повалил, просто как в губернии. Поспешает Кузьмич за Цустрахом Моисеичем, а у самого опять сердце поджимается: «Сбежит, обязательно с сухарями сбежит!»

Ну, ничего! Не сбежал. Подвел к белым хоромам, дверь распахнул.

— Пожалуйте, — говорит, — честь и место!..

— С полным нашим удовольствием! — сразу по веселел старик и ступил, все же озираючись, за порог.

Приняли его, да еще как! И впрямь-по сенаторски… Только баб вокруг много и все — в белом, вроде как на упокойниках.

*

Отвели Михея Кузьмича в палату. В палате три коечки, а коечки такие, что хоть архиерея укладывай.

— Ну-ну, это ничего! — одобрил Кузьмич, ощупывая одеяло и простыни. Даже очень прилично…

Разослал поверх одеяла, чистоты ради, зипунишко свой, прилег и — к соседям с расспросами. Соседи ничего — свои, рабочие же люди, с обхождением. А тут — дзинь, дзинь: звонок!

— На жратву, отец! — об'яснили ему.

— А дают? — насторожился Кузьмич.

— Дают помаленьку…

Сел Михей Кузьмич за стол и рту своему не верил: совал, совал добра всякого, а бабочки в белом — подносят и подносят.

Оправил Кузьмич бороду, отрыгнул троекратно и думает: «Этак кормить будут, сухарей мне нипочем не надо… Ну, да поглядим: може, по первоначалу ублажают, стервы»…

Покрестился мысленно в угол и-к двери, а тут- опять бабочка, сестрица.

— Пожалуйте на осмотр!..

— Это еще чего?..

Насупился Кузьмич:

— Хоть, — говорит, — и накормили вы человека как следует, в чем я много вами доволен, а посмехаться над стариком тебе, козе, не гоже!..

Сестра свое:

— Нельзя без этого, всех осматривают!

— А чего меня осматривать? — крякнул Кузьмич. — Все при мне, что полагается… — Однако, пошел.

Навстречу от стола женщина с трубочкой, в том же упокойном наряде — в халате белом.

«В моих летах дамочка-ничего!» — успокоил себя Кузьмич и протянул ковшиком руку.

— Очень даже отлично кормите, благодарствую!..

Она улыбнулась, говорит:

— Я — доктор, ординатор здешний… Раздевайтесь, ослушаем вас!

— Что ж, можно! — согласился Кузьмич. — Только упреждаю: деколон во мне гнилой, потный…

— Ничего, ничего… Раздевайтесь!..

А сама в бумаги уклюнулась.

— Ваша фамилия, профессия?.. Да вы зачем же совсем? Не надо…

Выругался мысленно Кузьмич: то раздевайся, то не надо, и натянул снова штаны.

— Ну-те-ка, дышите… Глубже, глубже… Теперь лягте… сюда… вот…

Ложится Кузьмич на одр, а сам из-под косматой брови глазом косит и в голове неладное: «стара, стара, а туда же себе!»

Докторица постучала ему в грудь, поцарапала кожу, да как хватит пальцем по пятке.

— Ух, ядри твою корень! — вскочил Кузьмич. — Да ты, барыня, в уме?

— Что такое? — затревожилась докторица.